Сергей Васильевич Верещагин. Отважный ординарец генерала Скобелева

Однажды вечером к художнику Василию Верещагину, брату Сергея и Александра Верещагиных, жившему в Париже, зашел в гости Иван Крамской. Поужинав, оба стали просматривать свежие газеты. 

Вдруг Верещагин горячо заговорил:

    – И до каких пор царь и правительство будут терпеливо созерцать, как турки режут славян? Надо иметь каменное сердце или пустую голову, чтобы не защитить болгар. Я брошу все – и индийские этюды, и дачу с мастерской. Поеду на Балканы.

Узнав о начале войны с Турцией, впоследствии автор книги «На войне: Воспоминания о русско-турецкой войне 1877 года», 35-летний Василий Верещагин (1842-1904), оставил мастерскую в Париже и отправился в Кишинев. Очевидно, об этом он написал в Россию, потому что вскоре за ним, через Бессарабию, последовали на театр военных действий и его братья – 31-летний Сергей (1845-1877) и 27-летний Александр (1850-1909).

    «Знакомый уже с характером азиатских кампаний, я хотел познакомиться и с европейскою войною, ввиду чего приятель мой, бывший генеральный консул в Париже Кумани, своевременно списался через нашего общего знакомого барона Остен-Сакена с начальством главной квартиры собранной в Бессарабии армии, и мне предложено было состоять при особе главнокомандующего.

    Приехав в Кишинев и переодевшись в плохонькой гостинице, я пошел в главную квартиру (штаб армии размещался в известном доме Картажи на Каушанской, прямо за Кафедральным собором, а ближайшая гостиница «Петергоф» стояла на углу улиц Каушанская и Пушкина – В. К.). Добрый генерал Галл представил меня г-дам Непокойчицкому, Левицкому и др., а также, к большому моему удивлению, молодому генералу Скобелеву. “Я знал в Туркестане Скобелева”, – говорю ему. “Это я и есть!” – “Вы! Может ли быть, как вы постарели; мы ведь старые знакомые”. Скобелев порядочно изменился, возмужал, принял генеральскую осанку и отчасти генеральскую речь, которую, впрочем, скоро переменил в разговоре со мною на искренний, дружеский тон.

    Он только что приехал. Над его двумя Георгиевскими крестами, полученными в Туркестане, подсмеивались и говорили, что “он еще должен заслужить их”. Я хорошо помню, что эта последняя фраза понравилась в главной квартире и повторялась, так же как и высказанная одним молодцом уверенность, что “этому мальчишке нельзя доверить и роты солдат”.

    Узнав, что я пойду вперед вместе с отцом его, Михаил Дмитриевич просил ему передать о скором своем приезде – он был назначен начальником штаба к отцу Дмитрию Ивановичу Скобелеву, командовавшему передовою казачьего дивизией, – назначение, не особенно почетное для генерал-майора с Георгием на шее, командовавшего перед этим областью и небольшою армиею!»

   До появления на полях сражений братьев Василий Верещагин был уже дважды ранен. И раны заживали медленно.

    «Младший брат мой (Александр – В. К.), поступивший из отставки на службу во Владикавказский полк, приехал в этот день ко мне, прямо с дороги; я направил его по начальству…»

    «Тут приехал ко мне брат мой Сергей, живший в Вологде, тоже начавший заниматься живописью, покинувший было ее, но потом снова взявшийся и в последнее время оказавший уже большие успехи».

    Сергей родился в конце 1845 года. Ему было семь лет, когда его отдали на учебу в Морской кадетский корпус, где уже учились братья – Николай и Василий. Учился Сергей без особого желания. Но, по примеру брата Василия, начал с ним посещать и рисовальную школу. 1864-1867 годы провел на Кавказе, чтобы приобрести уверенность в своих художественных силах. Не получилось. Отправился в Париж. Там стал посещать мастерскую Жирома, «рисовать и писать с рвением и настойчивостью…» Но настоящим художником так и не стал. Из его наследия почти ничего не сохранилось.

    Весной 1877 года он отбыл в Бессарабию. По рекомендации Василия зачислен ординарцем к молодому генералу, кавалеру двух Георгиевских орденов Михаилу Дмитриевичу Скобелеву. И тут о Сергее заговорили.

    Василий вспоминал о Сергее: «Я нацарапал несколько слов рекомендации к Д. А. Скалону, управлявшему канцеляриею главнокомандующего, передал брату служившего мне пешего казака с повозкою моих лошадей, палатку, кровать и все нужное в походе, до больших сапог включительно, и отправил его за Дунай.

    Сначала на Шипке, в первое занятие ее, потом в скобелевском отряде при Михаиле Дмитриевиче он проявил такую храбрость и бесстрашие, что буквально дивил всех. Скобелев давал ему самые трудные поручения, и Сергей разузнавал расположение неприятельских сил, снимал кроки местностей, разводил войска. И все это под градом неприятельских пуль.

   “Какой-то он странный, – говорили мне некоторые лица главной квартиры, не любившие опасностей. – Ходит в атаку с плетью в руках!”».

     У Скобелева были и другие ординарцы. М. Д. Харанов так отзывался о Сергее Верещагине: « Верьте мне... Это был герой, и мы прямо дивились его храбрости и хладнокровию: он просто не знал, что такое опасность!»

   Князь Суворов докладывал о Сергее государю: « Ведь это храбрец, Ваше Величество, у него 5 ран, под ним убито 8 лошадей, наградить его, Ваше Величество!» Государь приказал от своего имени послать Сергею Верещагну солдатский Георгиевский крест. Но награда не дошла до героя.

    30 августа 1877 года намечен третий штурм Плевны. Во время атаки Сергей Верещагин находился при генерале Скобелеве, который отправил отважного ординарца собрать и соединить пострадавший в бою пехотный полк.

    С этого задания Сергей Верещаин не вернулся.  Одни говорили, что он зарублен, другие – убит наповал пулею в левый бок, навылет.

    «Когда рассвело и все стали собираться около накрытого для чая стола, к главнокомандующему явился для доклада приехавший с левого фланга капитан Д. Передав все, чему он был свидетелем, он подошел ко мне.

   – Я должен сообщить вам, Василий Васильевич, что один брат ваш убит, другой – ранен.

    Я понял: штатский Сергей – убит, казак Александр – ранен.

    Поскорее я бросился к столу, что-то съел, несмотря на то что мне мигали на не приступавшего еще к закуске великого князя, сгреб в карман большую булку и, сев в экипаж, погнал по направлению левого фланга, в намерении помочь чем можно одному брату и разыскать тело другого».

   «Я ехал через очень разоренные места, прямою убийственною дорогою. От встретившейся деревни – кажется, Брестовац – не оставалось ничего: только кое-где торчали остатки печей да всюду лежали груды золы и угля.

Пробовал спрашивать у встречных с левого фланга: не слышали ли?

    – Не знаем; спросите вон у докторов, что идут за нами. Доктора переспросили фамилию:

    – Верещагин, Верещагин... Гм, фамилия-то известная! Кажется, убит, а впрочем, право, не знаю хорошенько; спросите на перевязочном пункте.

– А где перевязочный пункт?

– Вон там, как переехать через овраг, поднимитесь, тут в лощине и будет. К ним и через них всех возят со всех сторон: они, должно быть, знают».

    «На Зеленых горах я получил наконец положительное сведение и о братьях, и о ходе боя.

    – Правда ли, что ординарец генерала Скобелева Верещагин убит? – спросил я донского офицера.

    – Правда, убит.

    – Можно разыскать его тело?

    – Невозможно; наши отступают, и турки уже заняли вчерашние позиции – место, где Верещагин убит, давно в турецких руках...

    Ко мне подошли старые знакомые, начальник штаба левого фланга полковник Паренцов и командир Донского казачьего полка Греков, подтверждавшие невозможность добыть теперь тело убитого.

   – А Александр Васильевич ранен, – сказал Греков. – Вижу, скачет и кричит: “Греков, я ранен!” Должно быть, не очень опасно!

    Об убитом брате мне рассказали, что и на этот раз, как всегда, он очень не берег себя и был убит наповал.

   – Почему же не вынесли его тела: ведь казацкий конвой был с ним?

   – Где тут было выносить! Они сами насилу ноги унесли.

    После, однако, оказалось, что вытащить тело можно было, и своего брата казацкого офицера, вероятно, не покинули бы на поругание турок, успели бы перекинуть через седло, но тут пал хотя и ординарец генерала, но все-таки чужой, да еще штатский, и осетины конвоя, нашедшие время снять с убитого шапку, кинжал, бинокль и проч., тело его оставили. Я подозревал, что бравые горцы начисто обобрали моего малого и сняли с него все, так как такая операция всегда может быть свалена на турок, но помалкивал. Однако когда объявили, что золотые часы и револьвер остались на убитом, я запротестовал, так как был уверен, что подобных сокровищ осетин ни за что не покинет. Пришлось пригрозить розыском, и сначала часы, а потом и револьвер явились».

   «Приходило также в голову, что, может быть, брат мой не убит, а только тяжело ранен и оставлен на поле битвы замертво!.. Разрешить это последнее сомнение тогда же было невозможно; уже после полковник Энгельгардт сказал мне, что, зарывая мертвых, он хорошо узнал брата моего, “лежавшего в одной рубашке”, и предал честному погребению».

   Василий Верещагин несколько дней искал тело брата среди убитых при третьем штурме Плевны...

    В октябре 1877 года в болгарской деревне Телиш Василий Верещагин увидел свидетельства издевательств турок над телами павших русских егерей. Под впечатлением пережитого он написал картины – «Побежденные. Панихида» (1878–1879, Третьяковская галерея) и «Победители» (Национальный музей «Киевская картинная галерея» ). Православный обряд отпевания умерших, запечатленный на картине, связан не только с убитыми под Телишем, но и со смертью Сергея и тысяч русских солдат под Плевной. Картина стала для Верещагина символической панихидой по всем душам, которые забрала та война. «Побежденные. Панихида» считается специалистами самым сильным философским произведением художника.

    Александр Васильевич Верещагин служил в Терском казачьем полку. Под Плевной был ранен в ногу, награжден золотым оружием «За храбрость». Прошел путь от поручика в 1878 году до генерал-лейтенанта в 1908 году. Художник Василий Васильевич Верещагин в ходе Русско-японской войны погиб 31 марта 1904 года вместе с адмиралом Макаровым, когда на мине подорвался броненосец «Петропавловск» на внешнем рейде Порт-Артура. Еще 14 августа 1868 года прапорщик был отмечен орденом св. Георгия 4 ст.

    Братья Василий, Николай и Сергей окончили Морской кадетский корпус. Очевидно, Сергей, как Василий и Николай, был произведен тогда в мичманы (прапорщик), а потом вышел в отставку. В 1877 году на войне Сергей Верещагин мог быть офицером. За несколько дней до гибели император повелел отправить ему солдатский Георгиевский крест.

   Так что, скорее всего, он был близок другому храброму ординарцу генерала Скобелева – хорунжему Петру Дукмасову. Его генерал приметил в Донском казачьем № 26 полку.

    В тот самый трагический день, 30 августа 1877 года под Плевной, Дукмасов под градом пуль и снарядов отвез приказание на передовой редут, защищаемый майором Горталовым. Вернулся обратно пешком, так как лошадь была убита. Наградой был орден св. Владимира 4 ст. с мечами и бантом.

    При спуске с Балкан отряда Скобелева, у Иметли, один из батальонов 64-го пехотного Казанского полка был отрезан и окружен турками. Около 100 турок, взобравшись на гору у самой дороги, начали поражать казанцев на выбор. «Дукмасов, – крикнул тогда Скобелев, – возьмите молодцов и выбейте турок во что бы то ни стало». Дукмасов во главе 20 казаков смелой атакой во фланг заставил турок отступить. 13 июня 1878 года он был награжден орденом св. Георгия 4 ст. В отставку вышел в чине есаула.

   Но и на войне у каждого своя судьба…

На снимках:

1. В. В. Верещагин. Побежденные. Панихида.1878-1879.

2. С. В. Верещагин.

Виктор Кушниренко, историк литературы

«Блокнот Молдова» предлагает подписаться на наш телеграм-канал https://t.me/bloknotmd - все новости в одном месте.