Скончался ветеран Великой Отечественной войны Николай Ларионов

В Кишиневе скончался фронтовик Николай Ларионов.

Николай Васильевич Ларионов – ветеран Великой Отечественной войны, подполковник в отставке. Он родился в деревне Суторомино Тарусского района Тульской области, в сентябре 1942 года 19 -летним пареньком был призван Тарусским райвоенкоматом, закончил Ленинградское артиллерийское училище, которое в войну было эвакуировано в Кострому, где учился на наводчика тяжелых 120-милилметровых минометов. Был направлен в воинскую часть, которая формировала первые полки тяжелой самоходной артиллерии ИСУ-152, подчинявшиеся непосредственно верховному главнокомандованию, прошел в составе 227-го гвардейского стрелкового полка всю войну.

Николай Ларионов участвовал в боях на подступах к Кенигсбергу. Николай Васильевич участвовал во взятии усиленно укрепленного форта №5, перед которым располагались пулеметные дзоты и бетонные доты, своим плотным огнём не дававшие возможности нашим бойцам приблизиться. Во время тяжелых боев в Восточной Пруссии Николай Ларионов точным огнем своего миномета уничтожил два дзота и большое количество пехоты противника, был ранен. Награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», орденами Красной Звезды, Отечественной войны, Красного Знамени.

После переучивания на наводчика тяжелой самоходной артиллерийской установки САУ-152 он продолжил воевать на «Сталинской кувалде», как называли на фронте это грозное, мощное орудие. После разгрома фашистов полк тяжелых самоходок через всю страну перебросили на Дальний Восток, там Николай Ларионов участвовал в боях по разгрому Квантунской армии.

После окончания войны Николай Васильевич Ларионов вновь прошел переподготовку уже на   зенитных ракетных комплексах С-75, а затем С-125, служил ракетчиком в Ананьеве Одесского военного округа, а с 1969 года – в Молдове, закончив военную службу в Кишиневе, в должности начальника штаба полка ПВО в 1977 году.

Ниже приводим фрагменты интервью, которое Николай Ларионов дал корреспонденту «Молдавских ведомостей» Марии Буинчук:

«Я из многодетной семьи. Отец работал в органах МВД, мать колхозница. Но в 1942 году отец погиб. Во время бомбежки землянку, в которой он схоронился, засыпало землей, искали его двое суток. А когда откопали, от воспаления легких он умер.  Старший брат ушел на фронт. Одна из сестер после смерти отца уехала в другой город. С матерью остались две младшие сестренки. Поэтому 75 процентов денег, которые я на фронте получал, отсылал домой, чтобы мать могла прокормить их и себя. Поддерживал их, пока обе не вышли замуж».

«Мы называли его (орудие системы ИСУ-152 – ред.) «зверобоем». Это шасси от тяжелого танка «Клим Ворошилов», а остальное – пушки-гаубицы 152- миллиметровые. Смысл такой: снарядом от этого орудия достаточно было попасть в любое место танка противника, чтобы танк вышел из строя: или пробил броню, или заглушил расчет, или, разрываясь непосредственно – смотря какой снаряд – у нас из 20 снарядов на самоходке было 5 подкалиберных снарядов, остальное фугасно-осколочные, – пустил вражескую машину на воздух. Подкалиберный снаряд способен пробить любую броню, которая была на тяжелых немецких танках «Тигр» и на «Фердинанде». Последняя представляет собой самоходную установку с 88-миллиметровой пушкой».

«Начали мы боевые действия от Смоленска в марте, когда в ходе освободительных операций стали гнать немецко-фашистские войска из пределов Московской и других ближайших к Москве областей. Наступление было основное, задача состояла в том, чтобы разбить московское наступление в Белоруссии и лишить немцев возможности оказания помощи южным наступательным действиям с Ленинградского направления. Основной наш удар был направлен на Ельню, город «Красный», которому мы в течение двух недель смогли оказать помощь – в захвате и выходу к Минску. Именно артиллерийское обеспечение предстоящей наступательной операции и сыграло тогда свою решающую роль. Там нам пришлось задержаться аж до 1944 года, когда  южные фронты стали выходить к нашим западным границам. А нам, артиллеристам, была поставлена задача выйти к Балтийскому морю и отрезать курляндскую группировку от Восточной Пруссии. Части у нас разные были, и бригады разные нас поддерживали, потому что утром, к примеру, когда мы находились близ Орши, нам могли дать приказ в течение ночи передислоцироваться на 120-150 километров туда, где было назначено наше наступление, или туда, где организуют наступление немцы. За бои под Ельней нашему полку было присвоено почетное звание Гвардейский – за хорошо согласованные боевые действия в составе других частей. И к концу 1944 года мы вышли к Финскому заливу Балтийского моря. До Кенигсберга не дошли ровно два с половиной километра – нас остановили и усилили с таким расчетом, чтобы мы вышли с 49-й танковой бригадой без пехоты в течение недели. Этот прорыв все время пополняли, и с этого прорыва много частей пошли на Восточную Пруссию, а нам поставили задачу вместе с частями – там у нас был и Прибалтийский округ, и Ленинградский - хорошо подготовиться к ликвидации курляндской группировки. Удалось нам выкурить фашистов оттуда лишь 14 мая 1945 года».

«Берлин захватили 4 мая, но немцы на занятом ими плацдарме сражались вплоть до 14 мая. Они очень хорошо укрепили свою оборону и надеялись, что с моря помогут Латвия, Литва и Эстония – с одной стороны курляндская группировка омывалась Балтийским морем. Они рассчитывали, что будет организовано наступление, и они будут и дальше воевать. Но сильно просчитались».

«Последовала формировка войск под Ригой, и в конце июля нас перебросили на Восток для участия в боевых действиях с Японией. В течение месяца мы вышли к Харбину. Там простояли  два с половиной месяца. Потом была передислокация в Улан-Удэ, где наше подразделение было расформировано. Весь личный состав был направлен в Монголию, чтобы защитить тылы. А я попросил командование, чтобы меня направили в Москву, поскольку сам я из Подмосковья, из Тарусы».

«У нас была своя, артиллерийская разведка - специальное подразделение, от каждой батареи  взвод управления, и он обеспечивался оптическими приборами: это стереотруба, буссоль, бинокли с десятикратным увеличением. С помощью этих приборов проводили разведку, поскольку наши взводы управления выдвигались в переднюю траншею наших войск – с таким расчетом, чтобы с близкого расстояния все цели, которые находятся в поле зрения, особенно те, откуда идут вспышки в ночное время, засекать, и точно устанавливать, где находятся вражеские батареи, где стоят танки, где их передний край. Взвод управления имеет возможность и должен управлять огнем. Самоходные установки в конце войны использовали также и для создания огневого вала - артиллерийской подготовки перед наступлением. Они же, если требовалось, обеспечивали поход за «языками»».

«Особенно страшно мне было в первом бою. Он был самым напряженным и  страшным.  Впоследствии человек привыкает к военной обстановке.Но чувство самосохранения, в любом случае, остается. Неспроста перед наступлением все подразделения получали по сто граммов водочки - чтобы притупить чувство страха. До некоторой степени это помогало. Но что такое сто грамм для взрослого человека? А потом, ведь главное, чем отличались советские воины это патриотизмом. Каждый понимал: он защищает Родину, свою семью. Немцы в 1944 и особенно в 1945-м прибегали к психическим атакам. Это когда впереди немецких войск идут гражданские лица, мужчины, женщины, дети - в качестве прикрытия, а за ними с пулеметами и оружием в руках идут фашисты. Представьте себе состояние наших солдат и офицеров, командиров во время психической атаки. Мы делали проходы, это такие узкие коридоры, в зависимости от шеренги, которая двигалась на нас. Пехотинцы уходили «в ямки», за бруствер, чтобы их не было видно. Прятались и артиллеристы. А когда в этот узкий коридор проходили «смертники», справа и слева открывали огонь на поражение. Потом, как правило, вылетала наша авиация. Истребители заходили с тыла и начинали их «утюжить». Психические атаки захлебывались. Правда, бывало, что фрицы иногда на два-три километра углублялись. Но когда они входили в «мешок»,  наши со всех сторон отрезали их по линию фронта и потом в тылу их уничтожали».

«Особо страшно, когда заживо сгорают люди в самоходках. Мы сжигали немецкие танки, они сжигали наши. В конце войны у фашистов на танках и самоходных установках появился автоматический прицел. Что это значит? Танк идет - ровной площадки нет, а автоматический прицел все время пушку держит ровно. Вот поставили на прицел «14», к примеру, и, как бы во время движения не наклонялся танк, пушка стоит на этом прицеле. Вот в чем дело! Поэтому фашисты с первого снаряда, как правило, попадали в цель. А у нас на танках автоматика появились только в конце 1945 года. А на самоходных установках она так и не появилась. Оттого и горела наша техника».

« Когда мы двигались по территории Белоруссии, за Минском уже действовали нам в помощь партизанские отряды. Люди встречали нас хлебом-солью. Идем по деревне, везде жареной картошкой пахнет, у нас аж слюнки текут. Население с нами этой картошкой делилось. Но не всегда было так. Когда подходили к восточной Пруссии, там уже было больше поляков. Недоброжелательно встречали. Были случаи отравления колодцев, провокации. Они мстили нам за 40-й год. Сталкивались с этим, когда наши войска освобождали Западную Украину и Западную Белоруссию, где много было польских деревень и городов, жители которых были недовольны присоединением этих территорий к СССР. Потом освобождали Латвию, Литву, Эстонию. Приходилось инструктировать людей, которые уходили в увольнение, чтобы по трое-четверо ходили, в крайнем случае по двое, потому что, случалось, набрасывали удавки и убивали наших солдат. Убивали изощренно: использовали для этого тонкую проволоку с зазубринами. Идет по дороге, скажем, солдат или офицер, конечно, больше охотились за офицерами, и вдруг падает. Белым днем. А это бандюган пошел следом, накинул удавку и дернул».

«С 1943 года в снайперские подразделения были призваны девушки. Они были и в медицинских подразделениях, при каждом полку - медицинская часть, в каждой роте санитарный пункт. В штабах женщины служили. Всякие писарские дела – как без них? На кухне орудовали женщины-повара. Вот и случались любовные романы. Правда, тогда было не до свадеб. Свадьбы гуляли уже после войны. И не могло быть речи, чтобы жениться, скажем, на полячке или литовке. Белоруссия исключение. Но на войне все было так зыбко».

«Наши войска по Варшавскому договору находились в союзных республиках. Так что побывал и в Венгрии, и в Румынии. Как помощник начальника штаба полка по разведке был направлен на замену в полк, который стоял в Будапеште. Не успел, как следует, освоиться, как меня направили начальником полигона в Румынию. Там я провел полтора года. Румыны, участвовавшие в войне в союзе с фашистами, как-то незаметно растворились, рассредоточившись по всей стране. Так что случаев провокаций не было. А местное население к нам, «полигонщикам», относились достаточно лояльно. В Румынии распространено овцеводство. Так вот: местные пастухи окружили наше стрельбище шалашами из тростника, и каждый хозяин пас неподалеку кто по 40, а кто по 50 овец. Их доили, из молока изготавливали брынзу, а в город поставляли шерсть и мясо. Но почти каждый день у нас проводились стрельбы: то наши подразделения отрабатывали свои уроки, то румынские – был график, какие части и когда стреляют. Перед стрельбами полигонная команда выставляет оцепление. Предупреждаем пастухов за три-четыре часа. А они овечек не убирают: вдруг не попадут? Для нас убить овечку – целое ЧП. Неприятности, плюс заплатить за нее нужно. Поэтому пускали танк вдоль полигона – от его грохота овечки и разбегались. А разбегутся - хозяевам очень долго приходится разбирать их, где свои, а где чужие. Потому пастухи старались меня задобрить: «Николай Васильевич, мы будем вашему взводу столько брынзы давать, сколько нужно, только не пугайте наших овечек. Мы сами их отведем!». Были у нас и другие радости. В первый год своей службы на полигоне – там много свободной площади – я посеял арбузы. Выросли изумительные кавуны. Солдаты потом с удовольствием приезжали на стрельбища. Потому что одно дело купить арбуз на рынке и совсем другое объестся ими на бахче. Весной 1958 года советские войска были выведены из Румынии. Провожали нас с превеликими почестями. Румынское правительство каждому солдату по отрезу ткани подарило. Офицерам - шерстяные, солдатам - простые. Высокие чиновники приезжали в часть, благодарили за службу. И, надо сказать, было, за что. Пока стояли наши подразделения, мы помогали румынской полиции отлавливать бандитов и разного рода нарушителей закона. Покидали полигон мы в мае. А у меня арбузы были посажены, уже по пять-шесть листочков появилось. Я на этот раз аж четыре гектара посеял. Как мне было жаль тех арбузов! До сих пор их вспоминаю. Это было начало мирной жизни. Мало-помалу мы залечивали раны войны».

Редакция «Блокнот Молдова» приносит семье Николая Васильевича Ларионова искренние соболезнования.

Подготовил Михаил Генчу

«Блокнот Молдова» предлагает подписаться на наш телеграм-канал https://t.me/bloknotmd - все новости в одном месте.