Самой большой поездке Пушкина по Бессарабии исполняется 200 лет

Сквозь земли древние...

Путешествуя по Бессарабскому пушкинскому кольцу, раскинувшемуся в центре Кодр и южном Буджаке, я не раз поглядывал на север, обозревая всю нашу прекрасную страну, и спрашивал себя: почему в годы Южной ссылки Бессарабия, ее история, события так сильно будоражили творческое воображение опального Александра Пушкина. И сам же отвечал. – Да как не волновать, когда на причудливых, живописных берегах Днестра – от карпатских верховий до Черного моря, на высоких берегах Дуная до самого Прута одна за другой встают грозные, мало кем покоренные величественные твердыни из прочного камня – у Хотина, Сорок, Бендер, Аккермана, Измаила. Как не волновать, когда за буджакскими холмами и степями открываются просторы, не побежденные Александром Македонским, на которых происходили легендарные сражения под Ларгой, под Кагулом, когда в ходе русско-турецких войн с участием молдавских волонтеров именно тут написаны бессмертные страницы русской славы, русско-молдавского боевого братства, когда именно здесь рождались такие герои и выдающиеся полководцы, как Суворов, Румянцев, Кутузов.

Вспоминая эти просторы, даже в 1828 году, поэт писал:

В степях зеленых Буджака,
Где Прут, заветная река,
Обходит русские владенья,
При бедном устье ручейка
Стоит безвестное селенье.
Семействами болгары тут
В беспечной дикости живут,
Храня родительские нравы,
Питаясь (…) трудом,
И не заботятся о том,
Как ратоборствуют державы
И грозно правят их судьбой.

Все это с невероятной силой и эмоцией потрясало Пушкина еще в декабре 1821 года, когда 14-23 декабря с подполковником И. П. Липранди он отправился в незабываемое путешествие по Центральной и Южной Бессарабии.

О 14 декабря 1821 года Липранди вспоминал: «В Бендерах, так интересовавших Пушкина по многим причинам…, он хотел остановиться, но был вечер, а мне нельзя было потерять несколько часов, а потому и положили в другой раз».

Этот «другой раз» проявился только 17-19 января 1824 года, когда Пушкин и Липранди приехали в Тирасполь, Бендеры из Одессы. Пушкин подолгу заглядывался на Бендерскую крепость, бродил у Варницы, близ бывшей стоянки шведского короля Карла XII, бежавшего под турецкое крыло после поражения под Полтавой от Петра Великого. Он долго и терпеливо расспрашивал 135-летнего Николу Искру о гетмане Мазепе. Но тот помнил лишь шведского короля. «С недовольным духом» Пушкин вернулся в Бендеры. Задумав поэму «Мазепа», он вынужден был переименовать ее в «Полтаву». Но последние строки поэмы посвятил все же тем местам.

В стране – где мельниц ряд крылатый
Оградой мирной обступил
Бендер пустынные раскаты,
Где бродят буйволы рогаты
Вокруг воинственных могил, –
Останки разоренной сени,
Три углубленные в земле
И мхом поросшие ступени
Гласят о шведском короле.
С них отражал герой безумный,
Один в толпе домашних слуг,
Турецкой рати приступ шумный,
И бросил шпагу под бунчук;
И тщетно там пришлец унылый
Искал бы гетманской могилы:
Забыт Мазепа с давних пор!
Лишь в торжествующей святыне
Раз в год анафемой доныне,
Грозя, гремит о нем собор.

Продолжая воспоминания о том путешествии с Пушкиным, Липранди заметил: «Первая от Бендер станция, Каушаны, опять взбудоражила Пушкина…» Это была столица буджакских ханов до 1806 года. «Спутник никак не хотел мне верить, что тут нет никаких следов…» И только в январе 1824 года Пушкин «сел на перекладную вместе с квартальным,… и отправился в Каушаны; ему не терпелось скорей увидеть развалины дворцов и фонтанов… Пушкин… приехал разочарованным, так же как и в надежде открыть могилу Мазепы». Но, может быть, эти поездки вдохновили его позднее на создание поэму «Бахчисарайский фонтан».

16 декабря – Пушкин с комендантом Аккерманской крепости подполковником Петром Кюрто, знакомым ему с лицейских лет, ходил «осматривать замок, сложенный из башен различных эпох…» По легенде, в одной из таких башен, выходившей на Днестровский лиман, он провел ночь, видел на лимане тень римского поэта-изгнанника Овидия. С тех пор башню называют Пушкинскою. А уже 18 декабря, в Татарбунарах, не заботясь об отдыхе и еде, Пушкин вдохновенно начинает писать послание «К Овидию». Это было его второе программное сочинение, созданное на молдавской земле, законченное 26 декабря 1821 года. Его Пушкин ценил выше всего. 30 января 1823 года он писал к брату Льву: «Каковы стихи к Овидию? душа моя, и “Руслан”, и “Пленник”, и “Noёl”, и всё дрянь в сравнении с ними».

19 декабря – в сопровождении негоцианта Славича Пушкин обошел всю береговую часть Измаильской крепости, подробно расспрашивая о деталях ее штурма, хотя сам прекрасно знал эти детали. Он удивлялся, «каким образом Де-Рибас, во время Суворовского штурма, мог, со стороны Дуная, взобраться на эту каменную стену и пр.».

20 декабря – уже лейтенант И. П. Гамалея «возил его опять в крепость». 21 – Пушкин в сопровождении Гамалея и лейтенанта В. П. Щербачева обследовал крепостную церковь с надписями об убитых при штурме. В итоге – поэт задумал свою поэму об Измаиле. Но ему пришлось отказаться от этого замысла. И не потому, что Державин создал оду «На взятие Измаила». Была другая причина – более веская. К 1823 году английский поэт Байрон посвятил штурму Измаила всю восьмую песнь своего великолепного «Дон-Жуана». Но, как осколок от задуманного на Дунае шедевра, звучат и ныне бессмертные строки Пушкина:

Сия пустынная страна
Священна для души поэта:
Она Державиным воспета

И славой русскою полна.
Еще доныне тень Назона

Дунайских ищет берегов;
Она летит на сладкий зов
Питомцев Муз и Аполлона,
И с нею часто при луне
Брожу вдоль берега крутого…

22 декабря – в 11 часов ночи, в ужасную темноту, Пушкин и Липранди выехали из Болграда и проследовали через Табаки, Гречени, Формоза, Готешты. И сегодня этот путь пролегает близ частично сохранившегося нижнего Траянова вала, который полностью распахан у Гречен, покоящихся ныне на дне водохранилища. Липранди вспоминал о Пушкине: «Подъезжая ко второй станции, к Гречени, он дремал; но когда я ему сказал: жаль, что темно, он бы увидел влево Кагульское поле, при этом слове он встрепенулся, и первое его слово было: “жаль, что не ночевали, днем бы увидели”. Тут я опять убедился, что он вычитал все подробности этой битвы, проговорил какие-то стихи и потом заметил, что Ларга должна быть вправо и пр.». Стихи, которые вспомнил поэт, были из «Водопада» Державина.

Только спустя многие годы, в 1884-м, в печати появились строки поэта, написанные в Кишиневе в 1822 году, полные воспоминаний о Кагульском поле:

Чугун кагульский, ты священ
Для русского, для друга славы –

Ты средь торжественных знамен
Упал горящий и кровавый,
Героев севера губя…

Понятно, что здесь имеется в виду не просто чугун, а – чугунные ядра для стрельбы из пушек. Но, по всему, и первый памятник на поле Кагульской битвы был из чугуна. А до него – просто чугунные ядра. Некоторые из них замерли как экспонаты в музеях. Многие исследователи вспоминают, что еще в 1946 году в статье «На поле Кагульской битвы» М. Романдин сообщил о найденном тут во время реставрационных работ чугунном коромысле с клеймом «Мастер Егор Ильин Арлов в Касиливе. 1821 год». Правда, никто пока эту запись не расшифровал. Как бы там ни было, но нынешний памятник венчает чугунная капитель с православным крестом над поверженным полумесяцем. Из чугуна вылиты и две плиты с надписями. Как не вспомнить тут добрым словом Петра Ивановича Мелиссимо (1726-1796), храброго боевого генерала, талантливого ученого, изобретателя. Он улучшил технологию производства пороха, а позднее – внедрил использование в артиллерии сплава бронзы. Именно его артиллерия, по приказу Румянцева, открыла успешный огонь по турецкой коннице, в виду всего фронта русских дивизий, стоявших в каре. После Кагульской битвы, с 1783 года именно он был директором Артиллерийского и Инженерного шляхетских кадетских корпусов.

Понятно, что «чугун кагульский», воспетый Пушкиным, – это и главное оружие победы под Кагулом и наша немеркнущая память. На стороне русских, как вещает надпись, было 17 тысячное войско с 255 полковых и полевых орудий, на стороне турок – 150-тысячная армия, разгромленная графом Петров Александровичем Румянцевым 21 июля. Турки потеряли 205 орудий.

Найденное на поле битвы клеймо – не простое, не случайное. По версии исследователей, оно может быть частью неизвестного нам чугунного памятника на поле сражения. Думается, это мог быть памятник в честь славной победы при Кагуле, чье-то надгробие или какая-то композиция. Сведений пока нет. Но вот что любопытно. Коромысло датировано 1821 годом. И в 1821 или 1822 году могло уже быть в этих местах. О нем могли знать наместник Бессарабии И. Н. Инзов, опальный Пушкин, их окружение – но таких сведений тоже пока нет.

«Мастер Егор Ильин Арлов в Касиливе. 1821 год»… Арлов, думается, надо читать как Орлов. Мастер – значит известный мастер чугунного литья, имеющий право на личное клеймо. Касилив – это не что иное, как Касли. Неужто, речь идет о знаменитом каслинском литье, его прославленных творениях и мастерах?!..

Касли – это город в Челябинской области, на Урале. В 1747 году тульский купец Яков Коробков прикупил тут земли и основал на них чугуноплавильный и железоделательный завод. В наши дни этот старейший на Урале завод, прославившийся на весь мир своим каслинским литьем из чугуна, входит в ОАО «Мечел». В 1751 году завод купил Н. Н. Демидов. В начале XIX века он специализировался на отливке бытовых предметов, ажурных решеток, оград, половых плит, сложных надгробных памятников. В 1820 году, завершив учебу в Пруссии и Франции, Григорий Зотов привез немецкие отливки, на которых совершенствовались все мастера, в том числе и Егор Орлов. В 1823 году Зотов стал управляющим и через год внедрил немецкую технологию художественного литья. М. Д. Канаев и Н. Р. Бах организовали на заводе школу художественного литья. Долгое время эталоном такого литья были скульптуры П. К. Клодта. Образцами для отливки служили и произведения Ф. П. Толстого, Е. А. Лансере, Н. В. Толстого, В. И. Мухиной и др. Лучшие творения мастеров отмечены медалями выставок в Петербурге, Париже, Вене, Филадельфии, Копенгагене, Стокгольме и др. Здесь изготовлены такие шедевры, как бюсты Пушкина, Александра II, Кирова, патриарха Алексия II, президента России Путина.

Один из знаменитых мастеров Орловых – Сергей Михайлович (1911-1971), автор памятников Юрию Долгорукому в Москве, Афанасию Никитину в Твери, Александру Невскому в Переяславе-Залесском, группы «Тракторист и колхозница» на ВДНХ. Как тут не вспомнить и знаменитого фаворита Екатерины II светлейшего графа Г. Г. Орлова. По его рекомендации в кампанию 1770 года был включен перешедший на русскую службу генерал-майор Федор Васильевич Бауер. Он был отмечен орденами св. Анны 1 ст., св. Георгия 2 ст., землей. Поздравляя его с победой при Кагуле, императрица писала: «Вы будете самый близкой сосед вашего приятеля графа Орлова». Бауер оказался соседом не только Орлова, но и А. П. Ганнибала – прадеда А. С. Пушкина, заводчика А. Г. Демидова и др. Румянцев писал императрице, что в его лице она приобрела «искуснейшего себе слугу для военных дел». В 1771 году императрица приняла его предложения о системе финансирования военной кампании, о необходимости «пионерного» батальона для разработки дорог по путям следования войск и др.

Стоя на частично сохранившемся в этих местах Траяновом валу, я вспомнил, что многое о сражениях в Бессарабии, о Кагульской битве и ее героях, Пушкин знал еще с лицейских лет. И в «Воспоминаниях о Царском Селе» во всю силу и с беззаветной любовью к Отечеству звучит с 1815 года:

В тени густой угрюмых сосен
Воздвигся памятник простой.
О, сколь он для тебя, кагульский брег, поносен!
И славен родине драгой!
Бессмертны вы вовек, о росски исполины,
В боях воспитанны средь бранных непогод!
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
Пройдет молва из рода в род.

О, громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали;
Их смелым подвигам страшась, дивился мир;
Державин и Петров героям песнь бряцали
Струнами громозвучных лир.

Действительно, подвигам славян при Кагуле дивилась вся Европа, весь мир. Это был величайший личный подвиг и триумф Румянцева, ставшего фельдмаршалом. Рядом с ним мужественно сражались генералы Мелиссимо, Брюс, Репнин, Баур, Олиц, Племянников, Игельстрём, принц Ольденбургский и др. Все высшие офицеры отмечены новым орденом – св. Георгия. Более 18 тысяч солдат и унтер-офицеров получили медаль «За победу при Кагуле». Восхищенная Екатерина II открыла в 1771 году Кагульский обелиск в Царском Селе, так вдохновенно воспетый юным Пушкиным. В память о бессмертном подвиге, по инициативе наместника Бессарабии графа М. С. Воронцова, на Кагульском поле с 1849   года высится 25-метровая колонна. В 2002 году копия установлена на центральной площади города Кагул.

Но наш рассказ будет неполным без таких важных деталей. В 1822 году И. П. Липранди, по просьбе поэта, привез из Петербурга в Кишинев «Лицейскую тетрадь» с набросанным в 1819 году стихотворением «Элегия» («Воспоминаньем упоенный…»). Оно посвящено «Кагула памятнику надменному», воспоминаниям о битве под Кагулом. В апреле-августе 1821 года (скорее всего – в 1822 году) в Кишиневе поэт снова обратился к этим стихам, но элегия осталась незавершенной.

Воспоминаньем упоенный,
С благоговеньем и тоской
Объемлю грозный мрамор твой,
Кагула памятник надменный.
Не смелый подвиг россиян,
Не слава, дар Екатерине,
Не задунайский великан
Меня воспламеняют ныне...

А в поэме «Цыганы» Пушкин вспомнил не только Кагульскую битву, но все уже отшумевшие тогда русско-турецкие войны. Она была начата в январе 1824 года в Одессе, с нею поэт приезжал в Бессарабию в марте того же года, а 10 октября закончил работу над ней в Михайловском. В «Эпилоге» он писал:

Волшебной силой песнопенья

В туманной памяти моей

Так оживляются виденья

То светлых, то печальных дней.

В стране, где долго, долго брани

Ужасный гул не умолкал,

Где повелительные грани

Стамбулу русской указал,

Где старый наш орел двуглавый

Еще шумит минувшей славой,

Встречал я посреди степей

Над рубежами древних станов

Телеги мирные цыганов,

Смиренной вольности детей.

За их ленивыми толпами

В пустынях часто я бродил,

Простую пищу их делил

И засыпал пред их огнями.

В походах медленных любил

Их песен радостные гулы –

И долго милой Мариулы

Я имя нежное твердил…

В ходе Русско-турецкой войны 1828-1829 годов многие друзья Пушкина не раз пересекали Бессарабию, проезжали поле Кагульской битвы. И, рассказывая ему об этом, будили в нем многие бессарабские воспоминания. Алексей Вульф в 1827-1842 годах вел дневник «Любовные похождения и военные походы». В нем сказано, что 11 апреля 1829 года он был в Яссах, 21 – в Фальчи, где пересек реку Прут, прибыл в Ларгу. А 22 апреля – «дневали в Волканешти». В 1831 году Пушкин писал к Е. М. Хитрово, высоко оценивая прочитанную им первую часть романа А. Ф. Вельтмана «Странник». Вторую и третью части романа Вельтман подарил поэту, они хранятся в библиотеке Пушкина. Вельтман также в ходе русско-турецкой войны побывал на поле Кагульской битвы, о чем и упомянул в своем романе.

Современное поле Кагульской битвы, как мне кажется, во многом ровное, широкое – как никакое другое место подходит под реконструкцию тут памятного сражения. Это укрепляло бы и нашу общую память, и дух нашего боевого братства.

Буджакские степи, крепости Сороки, Бендеры, Измаил, Аккерман, реки Днестр, Дунай, Кагул, Прут… Эти названия Александр Пушкин слышал в родительском доме с детства, потом – в знаменитом Царскосельском лицее, где учился в 1811-1817 годах. Бабушка поэта Мария Алексеевна из древнего рода Пушкиных, жена Осипа Абрамовича Ганнибала – сына «арапа Петра Великого», прекрасно владела русским языком. По вечерам, неспешно, с гордостью рассказывала о своих предках, ведущих род от Рюриковичей. Многие из них тесно связаны с древней землей Молдовы.

В начале XII века через Семиградье, Молдову, Верхний Траянов вал, через Прут, Днестр на Киев прошел из сербского Петроварадина Ратша – легендарный предок Пушкиных. В сентябре-октябре 1704 года 8-летний Абрам Ганнибал – будущий прадед Александра Пушкина был выкуплен и вывезен из Константинополя, крещен в наших местах племянником валашского господаря Константина Брынковяну, по всему в Яссах, откуда через Киев доставлен русскому царю Петру Алексеевичу в подарок. В 1711 году 15-летний Ганнибал с Петром I отправился в Прутский поход, общался в Яссах с молдавским господарем Дмитрием Кантемиром, на левом берегу Прута все сидели за сохранившимся близ Семень «Земляным столом Петра Великого», отмечали именины царя и годовщину его победы в Полтавской битве. Впоследствии род Пушкиных и Ганнибалов породнился с родом Дмитрия Кантемира.

Бабушка с особым чувством рассказывала, что в тяжелейшей, во многом трагической, но достойно законченной Прутской кампании участвовали и ее предки. Тогда получил ранение Федор Петрович Пушкин, стольник государя, поручик Ростовского пехотного полка. Он был ее дедом. Отец же Марии Алексеевны, Алексей Федорович, в 1737-1739 годах прапорщиком брал Хотин, за раною вышел в отставку в чине капитана. Ее старший брат Юрий Алексеевич Пушкин был женат на Надежде Герасимовне Рахманиновой, которая являлась прямым потомком в 10 колене молдавского господаря Штефана чел Маре. В 1769-1771 годах в чине ротмистра он был под Хотином, Брэилой, Бухарестом, Селистрией, дослужился до полковника.

Вот так Пушкины и Ганнибалы участвовали во многих исторических сражениях между Россией и Турцией, ценой собственной крови победно штурмовали крепости на Днестре и на Дунае. Их имена навсегда должны быть вписаны в историю освобождения молдавского народа от османского ига, в историю российско-молдавских отношений.

Пройдут годы, и в 1834 году поэт начнет невероятных масштабов работу над «Историей Петра», где появится полновесная глава «Прутская кампания», а названия рек Днестр, Дунай, Прут зазвучат почти на каждой странице рукописи. Тогда же он подготовил «Записки бригадира Моро де Бразе (касающиеся до Турецкого похода 1711 года)». В «Прутской кампании» подробно описаны стояние Петра у Сорок, переправа через Днестр, движение к реке Прут, переправа и движение к «Фальцы», трудности и опасности похода, борьба за питьевую воду из Прута, которую сторожили татары, стычки с неприятелем, потери. Наконец: «По заключении мира русская армия вышла из укреплений своих с барабанным боем и распущенными знаменами и пошла по берегу Прута и Днестра».

Существует легенда о том, что еще летом 1821 года, когда турки громили греческих повстанцев, Пушкин тайно переправился через Прут, побывал в Яссах, наблюдал за Скулянской битвой, которую детально отразил в исторической повести «Кирджали», на века прославив гетеристов.

А в декабре 1821 года 22-летний поэт совершил поездку по Буджакской степи, по Припрутью – по тем местам, о которых ему рассказывала бабушка, где отличились его предки.

Отправившись в путешествие по Бессарабскому пушкинскому кольцу, я не мог не обратить свой взор на самую южную точку на карте современной Молдовы. Так оказался в Джурджулештах, на берегу небольшого устья Прута и широко раскинувшегося Дуная. Именно тут желтоватые, но чистые воды Прута впадают в Дунай. Как не вспомнить, что в первые месяцы своего пребывания в Кишиневе Пушкин написал великолепную молдавскую песню «Черная шаль», которую запели даже в русских деревнях. В этой песне есть такие строки:

Мой раб, как настала вечерняя мгла,

В дунайские воды их бросил тела.

С тех пор не целую прелестных очей,

С тех пор я не знаю веселый ночей.

Гляжу как безумный на черную шаль,

И хладную душу терзает печаль.

В ночь на 23 декабря опальный Пушкин и подполковник И. П. Липранди через поле Кагульской битвы, через почтовые станции Гречени, Готешты, вышли на Прут, посетили станцию Лека и проследовали в Леово, где уже остановились. «В г. Леово мы въехали к подполковнику Катасанову, командиру казачьего полка. Он был на кордонах; нас принял адъютант, с ним живший. Было 10 ч. утра. Напившись чаю, мы хотели тотчас выехать, но он нас не отпустил, сказав, что через час будет готов обед. Мы очень легко согласились на это. Потолковали о слухах из Молдавии; через полчаса явилась закуска: икра, балык и еще кое-что. Довольно уставши, мы выпили по порядочной рюмке водки и напали на соленья; Пушкин был большой охотник до балыка. Обед состоял только из двух блюд: супа и жаркого, но зато вдоволь прекрасного донского вина. Желание Пушкина выпить кофе удовлетворено быть вскоре не могло, и он был заменен дульчецей. Когда мы уже сели в каруцу, нам подали еще вина, и хозяин, ехавший верхом, проводил нас за город. Я показал Пушкину Троянов вал, когда мы проезжали через него… В 9 часов вечера, 23 декабря, мы были дома». В этой большой и памятной поездке путники посетили 44 города, селения и почтовые станции Бессарабии.

Бессарабия жила в сердце и помыслах Пушкина до последних дней его жизни. Всю жизнь он был верен тому, о чем сказал в 1830 году:

Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –

Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как (…) пустыня
И как алтарь без божества.

Эти чувства никогда не остывают во мне. С ними я и совершил путешествие по Бессарабскому пушкинскому кольцу. Но как важно, чтобы они никогда не остывали в каждом из нас.

Виктор Кушниренко, пушкинист

«Блокнот Молдова» предлагает подписаться на наш телеграм-канал https://t.me/bloknotmd - все новости в одном месте.

25426