Где в Кишиневе располагался Комитет о колонистах южного края России

Это было в XIX веке.

Согласно штатному расписанию, непосредственно в Кишиневе в 1820 году находилось 14 чиновников Комитета, включая канцелярию. Во главе был исправляющий должность полномочного наместника Бессарабской области, управляющий Новороссийскими губерниями, главный попечитель и председатель Комитета о колонистах южного края России генерал-лейтенант Иван Никитич Инзов, кавалер орденов св. Георгия 3 ст., св. Владимира 2 ст. большого креста, св. Анны 1 ст., св. Иоанна Иерусалимского, прусского Красного Орла 2 ст., французского Почетного легиона 2 ст., золотой шпаги с алмазами и надписью «За храбрость», серебряной медалью 1812 года.

     В 1822 году в Кишиневе под руководством Инзова находилось 15 чиновников. Но надо иметь в виду, что в Комитете служили и сверхштатные чиновники, и их было немало. По делам сюда часто приезжали чиновники контор. Так что в Кишиневе было отдельное здание Комитета. Но где оно находилось? – Конечно, близ дома особняка Донича, снимаемого для наместника, у горки Инзова, ныне – горки Пушкина. Но где именно?

    Служивший при Инзове член Комитета, коллежский советник князь Павел Иванович Долгорукий в 1822 году вел дневник «35-ый год моей жизни или два дни вёдра на 363 ненастья», в котором сохранились любопытные сведения. Снимал квартиру ниже Благовещенской церкви, в сторону озера (запруды) на речке Бык, неподалеку от дома Инзова и Комитета. Не имея лошадей, ходил пешком к Инзову, в Комитет, в Благовещенскую церковь.

    18 января князь записал о том, какими были будни чиновников Комитета: «Присутствовал в Комитете с Лановым, который сегодня не шумел и не бранился, – да и не на кого. Правитель канцелярии был вчера именинник и видно не выспался еще; секретарь один болен, а другой не приходил, и так мы с товарищем ни одной почти резолюции не подписали. Обедал у наместника. Пушкин, который за отъездом Орлова чаще стал ходить к Инзову, с нами же обедал и по обыкновению своему любезничал».

    «24. 25. Если и лекарь иной с больным возится неделю – месяц, а чаще всего до самой могилы, – то весьма простительно незнающему врачевания засадить себя на 5 или на 6 дней в комнату. – Увы! куда выдти? – Время прекрасное. Зимнее солнце Бессарабии живит, греет; но зато нет прохода. Вода течет с гор; последний снег тает; везде грязь, лужи, слякоть. Я вышел подышать свежим воздухом, – обошел часть моего предместия и на каждых десяти шагах принужден отдыхать, потому что тяжело вперед пробираться. Поневоле начнешь сравнивать. У товарища, у Ланова шесть лошадей, а у меня и кошка чужая. Он скачет во все стороны, а я ищу тропинку, чтобы не вымочить ног. Судьба! судьба! – Ко мне и к больному никто не жалует. Был один секретарь Антоньев и более никого. Наместник и проведать не хватится. Посылал три раза к доктору Фишеру, и тот ко мне не едет. – Не везет!».

    «17. Похороны и погребение – вот что чаще всего удается видеть здесь на улице. Сегодня пронесли мимо Комитета покойника, и так как присутствие было уже на отходе, то я пошел в церковь посмотреть на обряд здешнего отпевания. Обыкновенное время для сей церемонии назначается для простолюдинов около вечерен. Покойника принесут в церковь. У гроба ставят в головах ящичек на подобие нашей кутьи, с несколькими круглыми сайками. В них втыканы палочки с продетыми вверху яблоками, лимонами, а у одного из приближенных или родственников посох в руке с обвитыми плодами. Гроб более походит на ящик и в ногах нет вовсе доски. – Попы молдаванские как во время вечерни так и на отпевание становятся не на обычном месте, но к стене в приделанных по обоим сторонам стойках. Эти места служат и для прочих посетителей. По окончании отпева усопшего везут или несут на кладбище открытого и в разных местах останавливаются; поют над ним литию и читают евангелие. Служба сама должна быть во всем схожа с нашею, но трудно разобрать, что именно читают или поют, ибо напев у молдаван и греков странный и оригинальный». Тут важно обратить внимание на то, что путь в церковь пролегал близ Комитета.

    «21. Прогулка за Дубосарскою заставою на близлежащее кладбище. Вид с этой горы прекрасный. Весь Кишинев под ногами, а вдали синеются со всех сторон горы и холмы, его окружающие». Судя по всему, князь был за Быком, на холме у церкви Константина и Елены.

    А вот и описание рабочего дня Инзова. «22 (марта). Докладывал наместнику по делам Комитета. Он сам читал почти все бумаги, заслуживающие некоторого внимания, и обошелся со мною довольно ласково. Надобно отдать полную справедливость особенной деятельности нашего кишиневского воеводы. Он встает рано и почти беспрерывно чем-нибудь занят. Совершенно праздное время проводится у него за столом. Если нет дел, то он в хорошую погоду ходит посмотреть на свой маленький огород, а в ненастную сидит дома и читает газеты или ученые записки. Без дела никто у него не бывает, и он сам для одного препровождения времени никуда не ездит. Просители во всякое время имеют к нему доступ. Сегодни поутру с 8 часов работал он с правителем канцелярии Криницким, от 11 до первого читал мои бумаги, а потом вышел к просителям».

    «По приглашению Инзова начал говеть с ним вместе. У него бывает заутреня, к обедне хожу в собор (или лучше сказать, в русскую церковь, ибо здесь все прочие молдаванские), а к вечерне в свой молдаванской приход». Своим приходом для князя была Благовещенская церковь.

    «28. Пушкин говеет вместе с нами. По окончании заутрени наместник объявил ему свободу, и он как птичка из клетки порхнул из генеральского кабинета на улицу искать прежних рассеяний и удовольствия в кругу своих приятелей. Со мною Инзов обошелся ласково, но принужденно. Я не могу ему нравиться, потому что не умею ни льстить, ни подкрадываться в милость, чуждаюсь площадного высокомерия, с адъютантами не панибратствую и наконец живу скромно, уединенно, так, как велит недостаток». Такой образ жизни и действий князя в Комитете и Кишиневе похвален, но именно он приведет его к бесславному отъезду.

    Но, благодаря князю, мы хорошо помним старый город. «4 (апреля). Ходил смотреть церкви. Их числом 10, а именно 1., митрополия или архиерейское подворье. 2., собор, 3., Благовещенье (мой приход), 4., армянская, 5., Вознесенье в Булгарее, 6., Егория, сербская, у Бендерского выезда, 7., Рождество Богородицы, 8., Харлампия, 9., Ильи Пророка и 10., кладбищенская у Дубосарского выезда. Митрополия есть, так сказать, домашняя архиерейская. Она составляет часть его дома. Одна деревянная колокольня, несколько каменных флигелей, большие два двора, сад и каменная вокруг всего ограда дают сему подворью вид монастырский. Все эти строения расположены на пространном возвышении, с которого видны от Кишинева токмо кровли больших домов и некоторые церкви. С левой стороны прилегает большой каменный дом, в котором расположена семинария, и публичный сад, а с правой дорога идет к Аккерманской заставе. Собор или русская церковь находится в средоточии самого города, выстроена на манер немецкой с одною колокольнею и над престолом нет купола. – Благовещенье снаружи почти во всем схожа с соборною, внутри иконостас побогаче. Армянская маленькая, с четвероугольною башнею. Вознесенская, Рождество Богородицы и Егорьевская внешнею архитектурою более походят на русские церкви. Первая имеет довольно высокую колокольню, с которой вид на все стороны Кишинева прекрасный; последняя красиво расположена внутри и еще не совсем отделана. Остальные маленькие молдаванские строения. Ни в одной вообще нет приделов. Все они каменные и представляют продолговатый четвероугольник с выдавшимися несколько боками. Алтарь сделан полукружием. Внутри по обеим сторонам приделаны стойки; полы в некоторых деревянные, а в других каменные плиты. Напротив алтаря находятся хоры. Место сие занято в молдаванских церквах девицами, в соборе оно принадлежит всякому. На счет храмов здешних сказать особенного более нечего».

   Князь П. И. Долгоруков вновь побывал за Дубассарскою заставою, где проходили пасхальные гуляния. «9. Гулянье за Дубосарскою заставою продолжалось во всю святую неделю. Я ходил туда сегодня, и кроме простого народа и нескольких чиновников мелкого разряда почти ни с кем из знати здешней не встретился. Вид отсюда прекрасный, особенно с кургана весь Кишинев и окрестности представляются в виде панорамы. На лугу раскиданы две, три палатки, в которых пьют чай и курят трубки. Девки играют в горелки, мужчины ходят взад и вперед. Рядом с гуляньем кладбищенская церковь и могилы, а с другой стороны ямы, оставшиеся после землянок русской армии, стоявшей здесь лагерем во времена прежней войны с турками».

    Пушкин жил во флигеле купца И. Н. Наумова, потом – в особняке наместника И. Н. Инзова. Затем переехал на квартиру близкого друга, отставного майора Н. С. Алексеева из-за того, что дом Донича пострадал от сильного землетрясения и нуждался в ремонте. Но была еще одна, четвертая квартира поэта в Кишиневе, в которой он почти не жил. Это был дом дворянина Константина Фомича Бодеско. «27. Наместник переехал сегодня на новое жилище, в дом белецкого исправника, который, быв выбран в сию должность, весь его очистил. Он не из самых лучших, но для холостого генерала довольно обширен, стоит на несколько возвышенном месте, построен в два этажа, имеет большой двор и, что всего выгоднее для Инзова, граничит к саду прежнего наместничьего дома, куда Инзов часто ходит надсматривать за своими травами и цветами. И для нас нашлись тут выгоды, ибо как Комитет, так и прочие квартиры чиновников состоят в ближайшем к нему соседстве».

   Итак, мы видим, что Комитет располагался в соседстве с двухэтажным домом с большим двором, на возвышенном месте, «белецкого исправника» Бодеско, граничащим с домом Донича на Инзовой (Пушкинской) горке.

    «3 (августа). К сим неприятностям присоединились и печальные зрелища, которые расстроили меня в продолжение целого дня. Поутру против Комитета отпевали какого-то молдаванского чиновника, во время стола ударил колокол, возвестивший минуту кончины приходского протопопа, а после обеда пронесли мимо меня младенца и под окнами моими пропели ему вечную память». Ясно, что Комитет и квартира князя располагались близ Благовещенской церкви.

    «31. Выехал из Кишинева в десятом часу утра. Погода ясная, но северный ветер дает и здесь чувствовать приближение осени. У Комитета расстался я с добрым Киршнером; молдаван махнул бичем, и через полчаса Кишинев скрылся от глаз моих, а в первом по полудни я уже был за Днестром – в России».

   Что же следует из сказанного? – Комитет располагался в старой части города – третьей полицейской. Вид на эту часть города с рышканского холма хорошо описан князем П. И. Долгоруковым. Сам князь жил ниже Благовещенской церкви (северная сторона), бывшей его приходом. Чуть выше и западнее, ближе к озеру (запруде) возвышался дом исправника Яманди Ивана Васильевича, члена областного дворянского депутатского собрания, коллежского асессора. 31 марта 1822 года о Еманди пишет князь Долгоруков. Он сообщает, что со стороны Еманди «выстрелили поутуру ко мне на двор из ружья. Пуля свистнула мимо зданий моих окошек и пролетела через крышу низенького молдаванского домика». По словам князя, к нему тотчас прибежали люди, и потому он вынужден был донести Инзову. Генерала он нашел в саду. Тот удивился сообщению, но ходу требуемого Долгоруковым «исследованию» случая не дал. Князь обиделся, хотя в дневнике справедливо заметил: «...в нашем диком околотке по близости реки Быка под предлогом гусей и уток будут еще раздаваться ружейные залпы».

   По словам князя, дом Бодеско (восточная сторона), в который переселился на время Инзов, граничил с особняком наместника на горке – домом Донича. А мимо Комитета, через небольшую площадь, часто проносили покойников в Благовещенскую церковь, где их отпевали под колокольный звон. Затем покойника несли на рышканское кладбище, мимо Комитета и дома Кацыки. Все это сильно, до самого отъезда, огорчало князя. Следовательно, Комитет располагался в здании, стоявшем между домом Бодеско и церковью с площадью. По тем временам, это было место между Инзовой горкой, Инзовой (Салоса) улицей и улицей Кацыковской – до Благовещенской церкви. В настоящее время – это место между горкой Пушкина и Благовещенской церковью, ближе к дому Кацыки (масонская ложа), но выше улицы Б. П. Хашдеу и до улицы Замфира Арборе, до места, где стоял двухэтажный дом Бодеско с большим двором.

    Виктор Кушниренко, пушкинист