Легенды Гура-Быкулуй. Пушкину – от влюбленных…

    Эту дивную легенду впервые услышал в 1983 году, совершая поездки по Бессарабскому пушкинскому кольцу.

    Знакомя меня с экспонатами школьного музея боевой славы, завуч школы Василий Степанович Лапикус вдруг резко сменил тему и сказал:

       – А ведь тут неподалеку есть и дуб Пушкина!..

       – Какой дуб? Пушкин, как известно, у вас не был... Хотя...

       – Не знаю, только дуб есть. Могу его показать и даже легенду о нем рассказать.

        И, действительно, вскоре мы вышли к дому лесника и остановились рядом с беседкой, у огромного дуба, лет которому было тогда 150–200. С трудом обхватывали этого гиганта три человека. А уж крона его на удивление – метров в 20–30. Тенистый, могучий, стоит он величаво, крепко вцепившись в заповедную землю. Стоит будто Фэт-Фрумос – легендарный герой молдавского фольклора – не боясь опасности, глубоко задумавшись о чем-то своем.

     О чем он шумит сегодня? Какую песню поет нам? Увидев такой дуб, невольно настраиваешься на легенду, думаешь о ней, пока легкая лесная дорожка ведет тебя к вершине холма, к усадьбе «Драгэлина», которую составляют прекрасно сохранившиеся барский дом в два этажа, конюшня, погреба, другие пристройки.

      И хотя все это кажется не столь древним, как хотелось бы, каким оно должно быть, если связано с Пушкиным, тем не менее, в памяти народа и сегодня живет вот какая легенда.

      Как-то Пушкин узнал, возможно, от своего лицейского друга Карла Данзаса, служившего в Бендерской крепости и часто приезжавшего по делам службы в Кишинев, что в Гура-Быкулуй, неподалеку от Бендер, один честный и порядочный богатый боярин противится выдать свою дочь за дворянина, офицера, также служившего в Бендерской крепости, только потому, что тот беден, большого наследства не имеет. Между тем, молодой офицер безумно влюблен в девушку и мечтает, чтобы именно она стала его женой.

      – А она его любит? – спросил Пушкин.

      – Она в отчаянии, в слезах. Говорит, что не переживет, если родители не смирятся и не отдадут ее за небогатого, но, ей-богу, славного офицера.

      – Это хорошо.

      Отправившись из Кишинева в Одессу, Пушкин, не доехав немного до Варницы и Бендер, свернул в старинное село Гура-Быкулуй, расположенное на живописном берегу Днестра. На высоком холме красовалась барская усадьба. Дом окружали многочисленные, необходимые по тем временам пристройки, разбросанные по всему огромному двору. Такое богатство и в Кишиневе не часто встретишь.

      Пушкин велел суруджи подъехать прямо к подъезду дома. Оказалось, что хозяева слышали о поэте от дочери, и весьма рады его неожиданному визиту. Тем более, что он из Петербурга, его жалует сам наместник. За столом Пушкин был неистощим на выдумки, анекдоты. Он понравился всем, а особенно хозяйке. Его ловкие слова – решили все дело.

       Спустя несколько часов в дом вошел смущенный молодой офицер. Поначалу он не поверил приглашению. Но, когда услышал имя Пушкина, тут же вскочил на коня и примчался к своей возлюбленной. Родители дали согласие, благословили молодых. Пушкин пожелал влюбленным счастья, да тут же и проследовал дальше – в Одессу.

      Свадьба была скорой и шумной. Счастливые молодые супруги долго бродили у Днестра, обсуждая, как же им отблагодарить поэта. Хотелось сделать что-то особенное, чтоб на всю жизнь. А само место, где они ворковали, было чудное – огромная дубовая роща. Она-то и нашептала им, что делать.

     Вскоре каждый из супругов посадил по молодому, крепкому дубку у дороги, ведущей к усадьбе. Пушкину – в память от счастливых влюбленных…

     Эта прекрасная легенда напоминает начало пушкинской повести «Метель». «Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и следственно была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя.
   Наши любовники были в переписке и всякий день видались наедине в сосновой роще или у старой часовни. Там они клялися друг другу в вечной любви, сетовали на судьбу и делали различные предположения...»

     Между тем, прошло 150 лет. Дубы распустили свои мощные кроны и радовали каждого. Никто не мог ни проехать, ни пройти без восторга. Но, вот беда, в один из них попала молния. Дуб раскололся, обгорел. Пришлось его спилить. И рассказывают, что, когда его пилили, он стал плакать – как девушка. Да так сильно, что мужики опешили и долго крестились потом, просили у него прощения.

     А второй дуб и стоит великаном. Ему уже за 200 лет. Его крона – огромная, полная жизни. Он продолжает поражать своей красотой каждого, кто приближается к старой усадьбе. А тому, кто присядет под ним, старый дуб что-то долго нашептывает на ушко. И уходит отсюда человек просветленным и счастливым. Этот дуб теперь называют дубом Пушкина, а усадьбу – «Драгэлина» (любимая Лина).

   В наши дни об этом много говорят и пишут. Не докопавшись до истины, выдают Лину замуж то за одного, то за другого помещика. Но есть уже то, что составляет истинную историю этого села, усадьбы, ее владельцев.

    После Русско-турецкой войны 1806-1812 годов русский император Александр I за заслуги выделил генерал-майору Илье Филипповичу Катаржи земли, в которые входило село Гура-Быкулуй и окрестные села Телица, Рошканы, Булбоака, Леонтия, а также – Сокиряны, Кошерница и др. Катаржи был женат на Елене Григорьевне Гика. Она родила Екатерину (-1814), Петра, Павла, Григория и Марию. Все Катаржи прекрасно знали опального Пушкина, томившегося в Кишиневе. А капитан Павел Катаржи часто общался с поэтом, входил в круг его близких приятелей. В 1850 году у генерал-майора Григория Катаржи родилась дочь Елена. В каждом селе у Ильи Катаржи были дома, где останавливались знакомые. Очевидно, в таком доме побывал и Пушкин.

    В первой половине 19 века (1852) поместье Гура-Быклуй перешло к польскому дворянину, российскому подданному Карлу Христофоровичу Яновскому (1785-) и его жене – Фани Григорьевне, который выстроил тут усадьбу и обустроил ее многочисленными постройками. Появилась и фабрика по изготовлению красного кирпича и черепицы.

    Карл Христофорович, в 1821-1824 годах – городничий в Тирасполе, надворный советник, кавалер ордена св. Владимира 4 ст. В 1812 году – майор Азовского пехотного полка. Мог знать ссыльного А. С. Пушкина. Имел брата – Ивана Христофоровича Яновского 1-го, награжденного в 1812 году золотой шпагой «За храбрость» и орденами св. Анны 4 ст., в 1813-м – св. Владимира 4 ст., в 1833-м – св. Анны 3 ст., с 1838-го – подполковник.

    В 1860-1913 годах этим селом, а также Телицей, Рышканами владел Лев Карлович Яновский (1844-), сын Карла Яновского. Его женой была Елизавета Павловна, она родила дочь Ольгу (1882-). Он имел двух братьев – Владимира (1830-) и Василия (1840-). Ольга Львовна Яновская вышла замуж за Василевского, с декабря 1913 года унаследовала все имения отца.

   Последним владельцем усадьбы был дворянин Василевский. Предполагается, что он умер в 1947 году, спрятав где-то в многочисленных подвалах усадьбы свои сокровища, так как был довольно богатым.

   В 1972 году здесь происходили съемки фильма «Лэутары».

   Вспоминая Гура-Быкулуй, Ион Штефаницэ говорит: «Помню, с какой грустью всматривались мы в останки уникального поместья дворянина Карла Яновского в селе Гура Быкулуй, возле которого до сих пор сохранились вековые деревья. В начале XIX века здесь, при поместье, была фабрика красного кирпича и черепицы такого высокого качества, что их с успехом продавали в странах Европы. А винный погреб считался одним из крупнейших в стране и славился особой системой вентиляции. Как утверждают специалисты, он и сегодня пригоден для использования по назначению. Сохранилась тут и часть других строений – мельница, конюшни. Но все это находится в запустении, усадьба вот-вот превратится в руины».

   Время не щадит усадьбы, если они оказываются в руках частных владельцев, если у них нет заботливого хозяина. Бесценное сокровище Молдовы угасает на наших глазах. С чем же мы идем в Европу?..

Виктор Кушниренко, пушкинист