Неизвестный Геженко: не-ветеранские страницы биографии фронтовика, артиста, мужа, друга

Михаил Геженко не дожил до своего 100-летия совсем немного.

Его уход из жизни, как смерть любого участника Великой Отечественной войны, - это каждый раз маленькое прощание с большой эпохой. Прощание – для всех нас, ныне живущих в странах бывшего СССР, а также для тех, кто уехал отсюда и обитает где-то далеко от Родины.

Алексей Петрович и Николай Чобану подготовили для проекта «Я помню» интервью с Михаилом Денисовичем, которое увидело свет уже после кончины фронтовика. Приведем здесь некоторые фрагменты из этой публикации, но не те, где говорится о войне, а те, что посвящены другим сферам жизни Михаила Геженко – чтобы вы увидели, насколько это многогранный человек – драматический актер, муж, верный друг, тонко чувствовавший окружавшую его реальность и никогда не унывавший на своем долгом достойном примера жизненном пути. Кроме того, армейский путь Михаила Геженко начался еще до войны, и об этом ему тоже было что рассказать. Но обо всем по порядку.

До войны

– И уже весной, наверное, пошли служить на границу. 39-й погранотряд «имени Лаврентия Павловича Берии», кто он сейчас, отрицательный или положительный персонаж, непонятно… 6-я что ли застава. До самой войны прослужил там, чистил котелки, драил свою лошадку – Реута. Прекрасный конь был. Когда только прибыл на заставу, то перед первым выходом на границу начальник заставы лично инструктаж проводил: «На границе не вступайте ни в какие разговоры! Уже бывали провокации. С той стороны обстреливали наши наряды. По возможности не идите в открытую - маскируйтесь!» А где там маскироваться, кругом скалы, камни, внизу речка Арпачай. Так и ходили за камнями. Хотя ребята рассказывали, что до этого всё было спокойно. На другом участке наша застава стояла прямо напротив турецкой, так там они с турками даже как-то разговаривали. Рассказывали, доходило даже до того, что турки не знали как со своими винтовками пользоваться, и наши ребята им показывали. А один шухерной парень с Ростова якобы разобрал турку винтовку и так и отправил его на заставу. Но уже ближе к войне обстановка изменилась, начались провокации, обстрелы. Да, забыл совсем. На нашей заставе ещё до моего прихода случилось большое ЧП. Старшина заставы сбежал к туркам. Видимо его завербовали, хотя в пограничные войска отбирали проверенных ребят, кого попало, не брали.

О дружбе

– В последних классах я подружился с Сергеем Бондарчуком, который впоследствии стал великим режиссёром. Помимо весёлых воспоминаний о том, как мы с ним в резиновых сапогах ловили бычков в Азовском море, нас с ним связала и общая любовь к театру. Именно он меня ею и заразил. Сначала ходили с ним расклеивать афиши. А потом уже вместе ставили школьные представления, интермедии, спектакли и сами играли в них. Никогда не забуду, как мой друг многократно заставлял слушать оперу «Запорожец за Дунаем», для того, чтобы я искусно исполнил роль офицера в его спектакле. А какие Серёжа рисовал усы, от настоящих не отличишь. В один день мы даже поклялись в вечной любви театру и в знак данного слова набили друг другу татуировки: он мне - арфу, а я ему – парусник. После окончания школы, Бондарчук подбил меня поехать в Ростов и там мы поступили в театральное училище. Кстати, мастерство нам преподавал сам Юрий Завадский. Но потом нас жизнь развела, Сергей впоследствии стал великим режиссёром. А из меня режиссёр не вышел, но артист вроде получился неплохой. И люди так говорят, и звание имею, награды.

Хотя нет, все-таки, и о войне тоже…

– Помню, в одном месте на нашем пути оказался концлагерь. Так хорошо его помню… Он был поделён на две части: в одной – военнопленные, в другой – мирные жители: евреи, поляки, русские, украинцы, старики, женщины, дети. И все, все, все до единого расстреляны…. Вот что творили эти сволочи при отступлении! Смерть витала повсюду, этот въедливый, жуткий, не дающий покоя запах смерти... Тела-скелеты. Кто на проволоке висит, кто в общей куче, кто рухнул на землю, убегая от пулемётной очереди. А на колючей проволоке висел ребёнок лет шести. Личиком в самые колючки, ручонки-ниточки вытянуты вперед… Я посмотрел вниз, куда тянулись детские ладошки. На дороге валялись какие-то овощи: наверное, к ним, случайно выпавшим из немецкого автомобиля, тянулся малыш в последнее мгновение своей жизни… Эта картинка у меня до сих пор перед глазами стоит… Так что я видел эти ужасы своими глазами, и не могу лгать на этот счёт! Фашистам нет и не может быть никакого оправдания! Такое не прощают и спустя сто, двести, даже тысячу лет.

О любви

– А в Югославии меня опять ранило, схватил две пули… Попал в госпиталь, но там у меня началась светлая полоса. Ведь именно там я познакомился с сербской девчонкой, которую полюбил на всю жизнь. Началось с того, что она сдала для меня свою кровь. Когда меня привезли в госпиталь, нужно было сделать переливание, крови я потерял много, но нужной группы не оказалось. Тогда один врач вспомнил, что у медицинской сестрички Катицы кровь той же группы, что и у меня. И мне сделали прямое переливание — я лежал на одной койке, а она, моя будущая жена, на другой. Вот с этого момента эта кровь, войдя в меня, во всех смыслах, осталась со мной по сей день. Чтобы произвести впечатление, я пел моей Катеньке песни — все, которые помнил. А репертуар у меня был что надо. Я, например, знал многие арии оперетт Имре Кальмана! Ну, конечно же, она не устояла перед этим порывом любви. Катица знала русский, её отец в первую мировую воевал на стороне русских, и в первый раз женился где-то в России. Но именно отец её и отговаривал. Понимал: уедет дочь с этим советским парнем, – и он её уже вряд ли когда-то увидит. Да и сам я ей говорил: «Катенька, ты подумай хорошо! Я пойму…» Но мы так полюбили друг друга, что она бросила семью, родных, и увязалась за мной. Что та война? Любовь сильнее! Уже в Берлине в военной комендатуре нас официально зарегистрировали. У меня в паспорте стоит отметка о регистрации – город Берлин 1946 год. Моя жена тоже была патриотка. Отец воевал в югославских партизанах. Братья её погибли, постреляли немцы, так что у нас к ним особый счёт… Я ещё годик послужил, а затем мы отправились в Союз. Ехали с самыми светлыми надеждами и мечтами, а вернулись в разбитую, разрушенную войной страну... А тут ещё ссора Тито с Иосифом Виссарионовичем нехорошо аукнулась югославам, оказавшимся в СССР. Катенька так хотела учиться во ВГИКе, какое там… Ей даже запретили жить в больших городах, поэтому скакали по всей стране. До 1957 года больше десяти театров сменил. Кругом ведь разруха, полуголодная жизнь. Если жить есть где, так кушать нечего. Или, вроде, с едой более-менее в порядке, а жилья никакого. Помню, приехали в Николаев, получили жильё. Заходим, крыша как решето, снег идёт, и пол холодный, а у нас росла маленькая дочь Елица. Теперь я понимаю, на какие жертвы шла моя Катенька ради меня. Это и называется любовь. Такой сегодня уже, наверное, и нет… Так что очень непросто начиналась моя театральная карьера.

О театре

– Я был знаком с театральным режиссёром Евгением Венгрэ. Он меня ценил как актёра. Я как раз засобирался в театр Измаила, знаешь, нам очень захотелось куда-то южнее, согреться, а тут вдруг он пишет: «Приезжай в Кишинёв! Тут есть русский театр, в котором я начинаю работать». Так и осел здесь, и корни пустил. 57 лет отыграл в ставшем родным Русском драматическом театре имени А.П. Чехова, до 94 лет выходил на сцену. Сыграл более двухсот ролей, от Ленина до Фирса. Конечно, можно сказать, что я, в отличие от кого-то, всего лишь артист периферийного театра. Но я его очень полюбил. Работалось с радостью – это было творчество во всей палитре красок, с теплотой вспоминаю полные залы и признательность зрителя. Нет-нет, я благодарен своей актёрской судьбе. Мне, кстати, не раз говорили, что будь я молдаванином, мне бы давно самые высокие звания присвоили. Вот хочешь, я тебе про свой первый день здесь расскажу?

О Ленине

– Говорят, я был истинным Лениным (на сцене – ред.). Ещё надо было тонко уловить грань между картавостью и грассированием, присущую Ленину. Мне это удавалось. Я был внутренне собран, почти не говорил, вживался в роль. Да что говорить, всю свою жизнь, все свои поступки я сверяю по Ленину, думаю, а как бы он поступил в той или иной ситуации. И стыдиться мне нечего. Я чист перед своей совестью! Поэтому меня так коробит от того, как сейчас играют Ленина. Чистые клоуны! В Ленине прошла вся моя жизнь, до гробовой доски будет связана с именем этого великого человека. Я не был членом партии, но до сих пор сердцем коммунист! Вот сейчас в больнице лежал, так агитировал пациентов голосовать на парламентских выборах за коммунистов. Все соглашались со мной, особенно крестьяне.

О Молдове

– В первый же день сосед пригласил меня в гости: «Зайди ко мне на минутку, я тебя хорошим вином угощу!» И вот как сейчас помню: земляной пол, стены, белённые известью, и душистый аромат мяты, рассыпанной на полу. Деревянный стол с молдавской закуской - солёным болгарским перцем, хлебом, брынзой и глиняным кувшином с домашним вином. Казалось, что ничего вкуснее я не пробовал. В тот день я понял, что хочу жить и работать здесь, с этими людьми столько, сколько отведёт мне Господь. Это у чиновников свои принципы, а простой народ – другой… Скверны в молдаванах от природы нет. Я обходил всю Молдавию, пешком, своими ножками, – ну, нет такого села, деревни, где не побывал бы Геженко, где мы бы не играли спектакля. И везде нас встречали душевно, как родных – так и пиши! Холодцы, плацинды, голубцы, вино, щедрость у этих людей невероятная. Поэтому я своим внукам сказал: никуда отсюда не поеду! Здесь уже и моя земля. Моя Катюша похоронена в этой прекрасной православной земле, и я в неё скоро лягу…

Подготовил Михаил Генчу

«Блокнот Молдова» предлагает подписаться на наш телеграм-канал https://t.me/bloknotmd - все новости в одном месте.