Пять кишиневских богинь Пушкина

В чьем женском обществе коротал время будущий классик?

21 сентября 1820 года опальный «певец Руслана и Людмилы» прибыл в Кишинев. Ему шел 22-й год от роду. Позади учеба в блистательном Царскосельском лицее – одном из лучших в Европе, бурная жизнь в столичном Петербурге, неспешная служба в Коллегии иностранных дел России и немилость царя, грозившего сослать молодое дарование в Сибирь или Соловки. Теперь он просто коллежский секретарь коллегии, причисленный сверхштатно переводчиком к новому наместнику Бессарабской области генерал-лейтенанту И. Н. Инзову с новой резиденцией в Кишиневе.

Два года назад, в 1818-м, император Александр I прибыл в Кишинев и здесь, в его присутствии, был зачитан указ о создании новой Бессарабской области, столицей которого официально стал Кишинев. Городок маленький, провинциальный. Кривые, грязные улочки на семи холмах, несколько каменных церквей да боярских домов, да 11 тысяч мирных жителей. Правда, тут новые митрополия, госпиталь, острог. В доме Тудора Крупенского большая театральная зала, где идут спектакли. У других бояр – шумные вечера с игрой в карты, с балами да сытными обедами. На спектаклях, вечерах и даже в храмах – много необычайно хорошеньких кукон и кукониц.

Пройдет немного времени – и поэт будет знаком с сотнями кишиневских дам и барышень. Более 20 их них станут предметом его мимолетных увлечений. А некоторых – даже безответно влюбленный, поэт запомнит на всю жизнь, воспоет в своих бессмертных стихах.

Но в первые дни пребывания в Кишиневе он был невесел – его все еще мучила лихорадка, налетевшая на него в Екатеринославе, в мае, после купания в водах прохладного Днепра. Он был обрит наголо. Прикрывал голову то париком, то цилиндром, то шляпой. Какие тут увлечения!? Какое тут вдохновение!?

Однако время шло, все успокаивалось в его опальной сердце. Наконец, «Бессарабская весна» 1821 года воссияла в душе вдохновением – настоящим, невиданным, бурным. 6 апреля он с легкой улыбкой писал в послании «Чаадаеву»:

Богини мира, вновь явились музы мне

И независимым досугам улыбнулись…

Пою мои мечты, природу и любовь,

И дружбу верную, и милые предметы…

Лихорадка отступила. Поэт окреп, похорошел. В те дни В. П. Горчаков заметил: «Наружность его весьма изменилась. Фес заменили густые темно-русые кудри, а выражение взора получило более определенности и силы».

Пушкин стал заглядываться на кишиневских красавиц. Уже на листе с посланием «Чаадаеву» он набрасывает 12 фигур и рисунков, в том числе профили Екатерины Стамо (ур. Ралли), ее сестры Марии Ралли, Пульхерии Варфоломей и Марии Эйхфельдт. Спустя несколько дней, он с любовью выписывает карандашом и часть чернилами образы пяти кишиневских богинь, прелестных красавиц, неразлучных подруг – Пульхерии Варфоломей, Марии Ралли, Екатерины Стамо, Аники Сандулаки и Марии Эйхфельдт.

Почему именно их? Да потому, что его взор постоянно останавливался на этих молдаванках. Его сердце трепетало при виде этих милых барышень и дам. Он с ними свободно беседовал, танцевал, читал им свои стихи, вписывал их в альбомы. И признавался в любви.

В самом низу рисунка – очаровательная, таинственная красавица Кишинева 19 лет Пульхерица Варфоломей. Первой красавицей она стала в 1818 году, когда на бале у Тудора Крупенского император Александр I отличил танцем именно ее. Но с тех пор все женихи побаивались ее, а более – ее богатого генерального откупщика области, властного отца Иордаки Варфоломея. Да и сама Пульхерия не открывала душу каждому встречному. Она знала себе цену. Но ее любил и ценил Пушкин, которого отец сам часто зазывал в дом с друзьями поэта. Варфоломей имел домашний народный оркестр. И приглашения заканчивались шумными вечерами. Пушкин ей нравился. С ним она была как ни с кем откровенна, естественна и душевна. Поэт предупреждал своего друга Владимира Горчакова в стихотворении «Дева»:

Я говорил тебе: страшися девы милой!

Я знал, она сердца влечет невольной силой.

Неосторожный друг! я знал, нельзя при ней

Иную замечать, иных искать очей.

Надежду потеряв, забыв измены сладость,

Пылает близ нее задумчивая младость;

Любимцы счастия, наперсники судьбы

Смиренно ей несут влюбленные мольбы;

Но дева гордая их чувства ненавидит

И очи опустив не внемлет и не видит.

Вельтман называл ее бездушным механизмом, роботом, а Пушкин – «девой-голубицей», «Кипридой», «кумиром». Он воспел ее в стихотворении «Если с нежной красотой…» и, возможно, «В твою светлицу, друг мой нежный…». В 1823 году из Одессы поэт просил Вигеля передать Пульхерице, что он «влюблен в нее без памяти».

Рядом с Пульхерией запечатлена ее неразлучная подруга Мария Ралли, дочь члена Верховного совета области Замфираки Ралли. Она жила напротив дома Варфоломея. По воспоминаниям И. П. Липранди, «Марья (Мариола) была девушка лет осьмнадцати, приятельница Пулхерицы, но гораздо красивее последней и лицом, и ростом, и формами, и к тому двумя или тремя годами моложе. Пушкин в особенности любил танцевать с ней. У Рали танцевали очень редко, но там были чаще музыкальные вечера». Из той же Одессы поэт также просил Вигеля о сестрах Ралли: «…обнимите их от меня дружески – сестру также – и скажите им, что Пушкин целует ручки Майгин и желает ей счастья на земле – умалчивая о небесах – о которых не получил еще достаточных сведений».

Далее, справа – образ Екатерины Стамо. Она была замужем за советником гражданского суда Апостолаки, который был в три раза старше нее. Несмотря на молодость, отличалась верностью супругу. Именно о ней поэт сказал словами Татьяны Лариной – «Но я другому отдана и буду век ему верна». Поэт сделал ей два предложения. По всему они, звучат в проникновенных элегиях 24-25 августа 1821 года «Умолкну скоро я. Но если в день печали…» и «Мой друг, забыты мной следы минувших дней…»:

Но если я любим, – позволь, о милый друг,

Позволь одушевить прощальный лиры звук

Заветным именем любовницы прекрасной…

По воспоминаниям И. П. Липранди, «жена его, очень малого роста с чрезвычайно выразительным смуглым лицом, прекрасными большими глазами, очень умная и очень любезна, говорлива и преимущественно проповедовала нравственность. Пушкин любил болтать с нею, сохраняя приличный разговор». В ноябре 1823 – поэт приглашал ее в Одессу. В 1827 – прислал ей из Москвы экземпляр новой своей поэмы «Цыганы», над образами которой, особенно Земфиры, Екатерина долго смеялась.

Альбом сестер Ралли был полон стихов Пушкина. Они перечитывали их, берегли память о поэте. С их слов Георге Асаки составил некролог о Пушкине, опубликованный в 1837 году в Яссах.

Над образами сестер Ралли и Пульхерицы запечатлена еще одна подруга – 20 лет Аника Сандулаки, а точнее дочь члена Верховного совета области Иордакия (Сандула) Феодосиу – Сафта Феодосиу. По воспоминаниям И. П. Липранди, она была «очень миленькая девица», «впоследствии замужем за помещиком города Бельцы, Катаржи. Пушкин любил ее за резвость и, как говорил, за смуглость лица, которому он придавал какое-то особенное значение».

Над этими очаровательными красавицами Кишинева, с любовью выписанными на одном листе тетради, парит образ несравненной богини – Марии Эйхфельдт, дочери помещика Милло. Образованная, воспитывалась в Одесском пансионе благородных девиц под присмотром графини Р. С. Эдлинг после того, как ее отец овдовел. В 1816 году с младшим братом Василием, служившим позднее в канцелярии Инзова, посетила Петербург. Вскоре фрейлина императрицы Роксандра Эдлинг, как крестная мать Марии, сосватала ее за немолодого, но состоятельного чиновника горного ведомства И. И. Эйхфельдта. Современники говорили, что ее миловидное личико по своей привлекательности «сделалось известным от Бессарабии до Кавказа».   Имела много поклонников, в нее были влюблены Н. С. Алексеев, Тудор Крупенский и др. Пушкин называл ее «Еврейкой», «Ревеккой» за сходство с Ревеккой – героиней романа Вальтера Скотта «Айвенго», а ее и мужа – «Земира и Азор» как героев популярной комической оперы с балетом Мармонтеля и Гретри. Безответно влюбленный в Марию, долго не знавший, что она расположена к его другу Алексееву, неотступный Пушкин стал ее Петраркой, посвятив ей «Христос воскрес, моя Ревекка!», «Тадарашка в вас влюблен…», «Алексееву», начало поэмы «Гавриилиада» («Зачем же ты, еврейка, улыбнулась…»), «Раззевавшись от обедни», «Не блеск ума, ни стройность платья». В черновиках послания «Алексееву» Пушкин запечатлел ее легендарную красоту:

Нет, милый! если голос томный,

Обман улыбки, нежный взор,

Умильный вид печали скромной

Тобой владеют до сих пор,

Люби; ласкай свои желанья,

Надежде и еврейке верь.

А начиная свою новую поэму «Гавриилиада», Пушкин не смог не вспомнить именно эту Марию:

Шестнадцать лет, невинное смиренье,

Бровь темная, двух девственных холмов

Под полотном упругое движенье,

Нога любви, жемчужный ряд зубов…

Зачем же ты, еврейка, улыбнулась,

И по лицу румянец пробежал?

Нет, милая, ты, право, обманулась…

30 октября 1826 года из Кишинева Н. С. Алексеев писал Пушкину: «Все переменилось здесь со времени нашей разлуки: Сандулаки вышла замуж, Соловкина умерла; Пулхерия состарилась и в бедности; Калипсо в чахотке; одна Еврейка на своем месте…» 1 декабря 1826 – из Пскова Пушкин отвечал Н. С. Алексееву в Кишинев:

«Приди, о друг, дней прежних вдохновений,

Минувшею мне жизнию повей!..

Не могу изъяснить тебе моего чувства при получении твоего письма. Твой почерк, опрятный и чопорный, кишиневский звуки, берег Быка, Еврейка, Соловкина, Калипсо. Милый мой, ты вернул меня Бессарабии!..» 14 января 1831 – из Бухареста Н. С. Алексеев писал к Пушкину: «Mme Стамо и Еврейка овдовели – и наконец свободны от мужей. – Дела отца Пулхерии, порученные мне лордом Мидасом, я успел поправить в его пользу, –   и она теперь могла бы обворожить Горчакова более…»

К этому времени Пушкин уже был женат на одной из первых красавиц Москвы. Он называл ее Мадонной, «чистейшей прелести чистейший образец». Натали подарила ему двух сыновей и двух дочерей. Гончаровой восхищался весь Петербург, на нее заглядывались и друзья поэта, и император Николай I. Собственно, Пушкин и погиб, защищая свое счастливое семейство, честь своей жены-красавицы.

Бессарабский поэт Александр Хаждеу, который с братом учился в пансионе при Кишиневской духовной семинарии во времена пребывания А. С. Пушкина в Кишиневе, хорошо знал стихи поэта и многое писал под его влиянием. В «Молдаванке» он говорил:

У нас гостил поэт великий,

Здесь всё ему счастливо шло.

Хоть край наш, говорят, и дикий,

Мы лавр нашли: его чело

Украсили дев наших лики…

Автор: Виктор Кушниренко, историк-пушкинист