О знакомом Есенина, который жил в Одессе, похоронен в Тель-Авиве, а славу обрел в Кишиневе

Хаим Нахман (Иосифович) Бялик (1873, Рады, Волынская губерния-1934, Тель-Авив, Израиль), «еврейский Пушкин», национальный еврейский поэт-классик, один из создателей современного иврита, писатель, публицист, переводчик, издатель, просветитель.

В 1902 – вышел его первый сборник стихов. Жил в Одессе, основал израильское издательство, которое закрыли при советской власти. С 1921 – гражданин Белорусской народной республики. Его поэзия восхищала М. Горького, В. Маяковского, В. Ходасевича, А. Блока. Его переводили В. Брюсов, В. Ходасевич, Ф. Сологуб, Вл. Жаботинский, С. Маршак и др. По ходатайству Горького, с разрешения Ленина переехал в Германию, в 1924 году – в Палестину, где стал знаменитым литературным деятелем.

В 1903 – Бялик приехал в Кишинев, после случившегося там еврейского погрома, и под впечатлением увиденного написал поэму «Ваіг ha-Haregah» («В граде избиения»). «…Встань, и пройди по городу резни, / И тронь своей рукой, и закрепи во взорах / Присохший на стволах и камнях и заборах / Остылый мозг и кровь комками; то – они. / Пройди к развалинам, к зияющим проломам, / К стенам и очагам, разбитым словно громом: / Вскрывая черноту нагого кирпича, / Глубоко врылся лом крушительным тараном, / И те пробоины подобны черным ранам, / Которым нет целенья и врача. / Ступи – утонет шаг: ты в пух поставил ногу, / В осколки утвари, в отрепья, в клочья книг: / По крохам их копил воловий труд – и миг, / И все разрушено… / И выйдешь на дорогу – / Цветут акации и льют свой аромат, / И цвет их – словно пух, и пахнут словно кровью. / И на зло в грудь твою войдет их сладкий чад. / Маня тебя к весне, и жизни, и здоровью: / И греет солнышко, и, скорбь твою дразня, / Осколки битого стекла горят алмазом – / Все сразу Бог послал, все пировали разом: / И солнце, и весна, и красная резня!» Поэма сделала его «популярнейшим поэтом новейшей еврейской литературы».

В 1933 и 1934 годах номинирован на Нобелевскую премию. Отсюда и чествования в Кишиневе в 1933 году, в которых участвовал и находившийся в Бессарабии Игорь Северянин с женой. Круг общения Бялика и Северянина с русскими поэтами и писателями был довольно широк. Поэтому можно предположить, что в беседе они вспоминали многих, в том числе и Сергея Есенина.

В 1972 году в Тель-Авиве была предана гласности переписка Бялика с Ирой Ян. Общественность Израиля была так потрясена историей трагической любви Иры Ян, что вскоре вышло два романа об этом. Ира Ян (Эсфирь Иосифовна Иосилевич, по мужу Слепян) (1869, Кишинев-1919, Тель-Авив) – литератор, художница. Дочь уважаемого кишиневского адвоката. Окончила Московское училище живописи, ваяния и зодчества, затем – стажировалась в Париже. В 1895 году вернулась к родителям в Кишинев, вышла замуж за эсера-одессита Дмитрия Слепяна, родила дочь Ирину (1896). В 1903 – в Кишинев прибыл Бялик. 5 недель изучал подробности погрома в Кишиневе с помощью адвоката Иосифом Иосилевича. Отец и познакомил Ирину с Хаимом. Ирина знала, что поэт женат, но влюбилась в него, развелась с мужем. В 1905 – с Бликом встретилась в Варшаве. Разгорелся еще более бурный роман. Там он посвятил ей цикл любовной лирики. Она стала его музой. При этом перевела на русский язык две его поэмы – «Мертвецы пустыни» и «Огненный свиток». Стала первым иллюстратором его книг на русском языке. Но главным в ее жизни была только любовь. Он забрасывал ее стихами, письмами, умолял скорее вернуться. И она возвращалась из Кишинева, следовала за Бяликом в Варшаву, в Одессу, в Гаагу.

Расставание оказалось для нее трагическим. В 1908 – уехала в Палестину. Но Бялик за ней не последовал. Он остался с женой Маней. От страданий Ира тяжело заболела. Ее похоронили в Тель-Авиве, неподалеку от могилы Бялика.

Бялик и Есенин познакомились в Москве в марте-апреле 1921 года. Это была их единственная встреча. Надежда Вольпин, гражданская жена Есенина, так описала эту встречу в книге «Свидание с другом»: «Лика Стырская подает его как именинный пирог… Что-то не клюет, хотя она чуть не каждого настойчиво зазывает знакомиться. Кто стесняется, а кто… прочно забыл о еврейском поэте, чей взлет – в двенадцатом году? – так пламенно приветствовал Горький! …Итак, сижу я, терзаюсь желанием расспросить Бялика, как он мыслит дальше писать, для какого читателя, на каком языке. И тут Стырской удалось залучить к нашему столику Есенина. Церемонно представляет их – мол, знакомьтесь и оцените друг друга. Но… блин вышел комом. Не приподнявшись со стула, Бялик через стол протягивает руку стоящему перед ним Есенину и произносит медленно, как будто на чужом полузнакомом языке: “Приятно видеть молодого человека”. Сергей учтиво и холодно, с полупоклоном, скрывая, как мне показалось, усмешку: “Приятно видеть пожилого человека”. И сразу же отвернулся, отошел во второй зал, взглядом приглашая и меня последовать за ним. В обиде за Бялика я остаюсь с ним и Стырской до прихода ее мужа, Эммануила Германа. Потом объясняюсь с Сергеем, укоряю – ведь как-никак Бялик у нас гость, у москвичей… Сергей сердито отводит мой укор: “А сам он? Больше ничего не хочет во мне видеть – только то, что я молод?” Знаю давно: Есенин бывает порою как-то странно, настороженно обидчив. И все же я удивлена его ответом. Мне тогда не пришло на ум, что здесь к обиде примешалась, может быть, и неосознанная ревность – нет, не из-за меня, а вообще к тому значению, какое его, Сергея, личные друзья – и Стырская, и Эмиль, и я – придают появлению среди нас приезжего поэта. Признанного поэта, венчанного славой. Превознесенного Максимом Горьким!..»

На склоне лет Бялик опять сошелся с Есениным, вернее, с его сторонниками. В книге «О Бялике – спустя десятилетия» Э. Копельман писал: «Как солнце, взошел Бялик на небосводе ивритской поэзии, осветил и согрел людские сердца, гневом своих строк опалил души. Но шли годы. “Муза поэзии покинула меня”, – жаловался он друзьям, а тем временем другие, молодые поэты сочиняли новые стихи. Из России они привезли халуцианский дух, честолюбие и имена своих кумиров – Маяковского и Есенина. “Агитатором, горланом, главарем” был у них поэт Авраам Шлионский. По праву молодости и таланта они хотели во что бы то ни стало утвердиться в ивритской поэзии. Выросшие на поэзии Бялика, они вызывали ее теперь на бой и ждали только удобного случая “сокрушить старье”. Случай не замедлил представиться… Шлионский, который со времени первой полемики с Бяликом успел завоевать авторитет ведущего поэта новой школы, выступил с резкой критикой бяликовского поэтического направления. Он считал, что классические формы, “окаменелость” языка, взвешенность и рационализм стихов Бялика сковывают поэтическую экспрессию, тягу к созданию неологизмов, к свободным ритмам, к акцентному стиху. Шлионский и его окружение составили следующее после Бялика поэтическое поколение, в котором, кроме него самого, следует назвать таких замечательных поэтов, как Натан Альтерман и Леа Гольдберг.

Атака Шлионского вызвала не менее воинственные отклики приверженцев Бялика. Статьи “за” и статьи “против” появлялись в газетах и журналах одна за другой, а Шлионский подливал масла в огонь: “Пророков забрасывают камнями, а не носят на руках... Поклонение, которого Бялик удостоился не только со стороны писателей, но и со стороны широких масс, ставит под сомнение величие его таланта”. Конфликт разрастался, литераторы разделились на два враждующих лагеря, и только Бялик молчал. Он не любил вражды; еще в Одессе он, бывало, повторял: “Бялик ни с кем не ссорится”». Вскоре Бялика не стало.

А Шлёнский стал непревзойденным мастером поэтического перевода с русского языка. В 1967 году отмечен Госпремией Израиля.

Автор: Виктор Кушниренко, пушкинист

«Блокнот Молдова» предлагает подписаться на наш телеграм-канал https://t.me/bloknotmd - все новости, юмор и сатира в одном месте.