Парад пушкинских 200-летий в Молдове. 1824 год

2024 год завершает парад пушкинских 200-летий в Молдове, начатый нами в Кишиневе в 2020 году. 

В 2024 году мы отмечаем 225 лет со дня рождения поэта и 205 лет со дня его первого приезда в Кишинев.

    1824 год в Одессе начался весело. Всюду шумные балы, маскарады, вечеринки, дружеские попойки…Граф А. Ф. Ланжерон  6 января приглашает на маскарад, на котором присутствуют Воронцовы и Пушкин. 13 января Е. К. Воронцова и О. С. Нарышкина устраивают в Одесском театре публичный благотворительный маскарад. Из Киева приехал Н. Н. Раевский-младший, и Пушкин часто общается с ним. Вдохновение озаряет поэта. Именно в те дни он набрасывает план новой поэмы «Цыганы» и начинает ее писать в первой масонской тетради.

    Но письмо к брату Льву свидетельствует о том, что не все так славно.  «Так как я дождался оказии, то и буду писать тебе спустя рукава. Н. Раевский здесь. Он о тебе привез мне недостаточные известия; зачем ты с ним чинился и не поехал повидаться со мною? денег не было? после бы сочлись – а иначе бог знает когда сойдемся. Ты знаешь, что я дважды просил Ивана Ивановича о своем отпуске чрез его министров – и два раза воспоследовал всемилостивейший отказ. Осталось одно – писать прямо на его имя – такому-то, в Зимнем дворце, что против Петропавловской крепости, не то взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь. Святая Русь мне становится невтерпеж. Ubi bene ibi patria {Где хорошо, там и отечество (лат.).}. A мне bene там, где растет трин-трава, братцы. Были бы деньги, а где мне их взять? что до славы, то ею в России мудрено довольствоваться. Русская слава льстить может какому-нибудь В. Козлову, которому льстят и петербургские знакомства, а человек немного порядочный презирает и тех и других. Mais pourquoi chantais-tu? {Но почему ты пел? (фр.)} на сей вопрос Ламартина отвечаю – я пел, как булочник печет, портной шьет, Козлов пишет, лекарь морит – за деньги, за деньги, за деньги – таков я в наготе моего цинизма. Плетнев пишет мне, что “Бахчисарайский фонтан” у всех в руках. Благодарю вас, друзья мои, за ваше милостивое попечение о моей славе! благодарю в особенности Тургенева, моего благодетеля; благодарю Воейкова, моего высокого покровителя и знаменитого друга! Остается узнать, раскупится ли хоть один экземпляр печатный теми, у которых есть полные рукописи; но это безделица – поэт не должен думать о своем пропитании, а должен, как Корнилович, писать с надеждою сорвать улыбку прекрасного пола. Душа моя, меня тошнит с досады – на что ни взгляну, все такая гадость, такая подлость, такая глупость – долго ли этому быть?..»

Январская поездка в Бессарабию

    Воспользовавшись тем, что граф М. С. Воронцов, ссылаясь на неотложные дела, отложил на неопределенный срок поездку с подполковником И. П. Липранди в Варницу – на место стоянки шведского короля Карла XII, Пушкин уговорил графа разрешить ему отправиться в Бессарабию, в сопровождении Липранди, и затем лично доложить об увиденном и услышанном.  Граф дал согласие.

    17 января путники прибыли в Тирасполь. Остановились у брата Липранди – Петра Петровича. Пушкин настаивал на продолжении поездки – до Бендер. Но все кончилось ужином у корпусного генерала Сабанеева, которому Липранди передал поручение от графа. 18 января путники прибыли в Бендеры, остановились у письмоводителя, квартира которого была приготовлена для графа. Отсюда выехали в Варницу. С ними был Никола Искра лет 135. Но старик не знал не только где могила Мазепы, но даже – кто такой Мазепа. Поэт был крайне расстроен. После обеда он выехал в Каушаны, но и там не оказалось никаких следов от летней резиденции крымских ханов, от ее фонтанов и великолепия. Только в черновике и остались не сбывшиеся строки:

Там некогда, мечтаньем упоенный,

Я посетил дворец уединенный…

    19 января, переночевав в Тирасполе, Пушкин отказался от провокационного предложения Сабанеева свидеться с заключенным в крепость В. Ф. Раевским, и тот час отбыл в Одессу, где его, якобы, уже ждал граф Воронцов с сообщением о результатах поисков в Варнице и Каушанах.

    Пройдут годы, и в новой поэме «Полтава» Пушкин вспомнит о поездке в Варницу.

Прошло сто лет – и что ж осталось
От сильных, гордых сих мужей,
Столь полных волею страстей?
Их поколенье миновалось –
И с ним исчез кровавый след
Усилий, бедствий и побед.
В гражданстве северной державы,
В ее воинственной судьбе,
Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,
Огромный памятник себе.
В стране – где мельниц ряд крылатый
Оградой мирной обступил
Бендер пустынные раскаты,
Где бродят буйволы рогаты
Вокруг воинственных могил, –
Останки разоренной сени,
Три углубленные в земле
И мхом поросшие ступени
Гласят о шведском короле.
С них отражал герой безумный,
Один в толпе домашних слуг,
Турецкой рати приступ шумный,
И бросил шпагу под бунчук;
И тщетно там пришлец унылый
Искал бы гетманской могилы:
Забыт Мазепа с давних пор!
Лишь в торжествующей святыне
Раз в год анафемой доныне,
Грозя, гремит о нем собор…

Последнее свидание с Кишиневом

   Если бы Пушкин знал, чем закончатся его поездки в Бессарабию под хитрым и властным взором Воронцова!..

   Ровно 200 лет назад, 13 марта 1824 года поэт отправился в последнюю поездку из Одессы  в Кишинев. Его свидание с родным ему городом, где он томился с 1820 года, длилось до 27 марта.  Но еще 6 марта Воронцов отписал П. Д. Киселеву в Петербург: «Что же до Пушкина, то я говорю с ним не более 4 слов в две недели, он боится меня, так как хорошо знает, что при первых дурных слухах о нем я отправлю его отсюда и что тогда уже никто не пожелает взять его к себе; я вполне уверен, что он ведет себя много лучше и в разговорах своих гораздо сдержаннее, чем раньше, когда находился при добром генерале Инзове, который забавлялся спорами с ним, пытаясь исправить его путем логических рассуждений, а затем дозволял ему жить одному в Одессе, между тем как сам оставался в Кишиневе. По всему, что я узнаю о нем и через Гурьева, и через Казначеева, и через полицию, он теперь вполне благоразумен и сдержан; если бы было иначе, я отослал бы его, и лично я был бы этому очень рад, так как не люблю его манер и не такой уж поклонник его таланта – нельзя быть истинным поэтом, не работая постоянно для расширения своих познаний, а их у него недостаточно». А накануне отъезда поэта в Кишинев правитель канцелярии Воронцова А. И. Казначеев отправил срочное письмо в Кишинев  кишиневскому полицеймейстеру Я. Н. Радичу: «Молодой наш поэт Пушкин с позволения графа Михаила Семеновича отпущен на несколько дней в Кишинев. Он малый славный и благородный; но часто во вред себе лишнее говорит, любит водиться с ультралибералами и неосторожен иногда. Граф пишет ко мне из Крыма, чтобы я тебя просил невидимо присмотреть за пылким молодяком: что где он вредное говорит, с кем водится и какое будет его занятие или провождение времени. Если что узнаешь, намекни ему деликатно об осторожности и напиши мне о всем обстоятельнее».

   И едва Пушкин вернулся из Кишинева в Одессу, как Воронцов, уже 28 марта, отправил Киселеву письмо совсем другого настроения и содержания.  «...Я говорил здесь с людьми, желающими добра Пушкину, и результат тот, что я напишу Нессельроде, чтобы просить его перевести Пушкина в другое место. Здесь слишком много народа и особенно людей, которые льстят его самолюбию, поощряя его глупостями, причиняющими ему много зла. Летом будет еще многолюднее, и Пушкин, вместо того, чтобы учиться и работать, еще более собьется с пути. Так как мне не в чем его упрекнуть, кроме праздности, я дам о нем хороший отзыв Нессельроде и попрошу его быть к нему благосклонным. Но было бы лучше для самого Пушкина, я думаю, не оставаться в Одессе...». Но к Нессельроде отправлено письмо с далеко не «хорошим отзывом». «Граф! Вашему сиятельству известны причины, по которым не столь давно молодой Пушкин был отослан с письмом от графа Каподистрия к генералу Инзову. Когда я приехал сюда, генерал Инзов представил его в мое распоряжение, и с тех пор он живет в Одессе, где находился еще до моего приезда, в то время как генерал Инзов был в Кишиневе. Я не могу пожаловаться на Пушкина за что-либо; напротив, он, кажется, стал гораздо сдержаннее и умереннее прежнего, но собственные интересы молодого человека, не лишенного дарований, недостатки которого происходят скорее от ума, чем от сердца, заставляют меня желать его удаления из Одессы. Главный недостаток Пушкина – честолюбие. Он прожил здесь сезон морских купаний и имеет уже множество льстецов, хвалящих его произведения; это поддерживает в нем вредное заблуждение и кружит ему голову тем, что он замечательный писатель, в то время как он только слабый подражатель писателя, в пользу которого можно сказать очень мало (Лорда Байрона). Это обстоятельство удаляет его от основательного изучения великих классических поэтов, которые имели бы хорошее влияние на его талант, в чем ему нельзя отказать, и сделало бы из него со временем замечательного писателя. Удаление его отсюда будет лучшая услуга для него. Не думаю, что служба при генерале Инзове что-нибудь изменит, потому что хотя он и не будет в Одессе, но Кишинев так близок отсюда, что ничто не помешает его почитателям ездить туда; да и в самом Кишиневе он найдет в молодых боярах и молодых греках скверное общество. По всем этим причинам я прошу Ваше сиятельство довести об этом деле до сведения Государя и испросить его решения. Если Пушкин будет жить в другой губернии, он найдет более поощрителей к занятиям и избежит здешнего опасного общества. Повторяю, граф, что прошу об этом только ради него самого; надеюсь, моя просьба не будет истолкована ему во вред, и вполне убежден, что, только согласившись со мною, ему можно будет дать более возможностей развить его рождающийся талант, удалив его от того, что так ему вредит, – от лести и соприкосновения с заблуждениями и опасными идеями. Имею честь, и пр. Граф Михаил Воронцов».

   Конечно, Пушкин об этой переписке не знал. Прибыв в Кишинев, он вдыхал воздух свободы, как ему казалось, после пыльной и душной Одессы. Этот воздух в сочетании с весной, благоухающими садами пробуждал в нем вдохновение и новые творческие силы. По мнению известного пушкиниста С. А. Фомичева, именно тогда, до 27 марта (как указано в дневнике Ф. Н. Лугинина – В. К.), Пушкин набросал в Бессарабии конспект, а затем – и само «Письмо Татьяны к Онегину» для третьей главы романа в стихах. Сейчас это мнение оспаривается без достаточно веских доказательств. Но в любом случае надо иметь в виду, что в Одессе Пушкин не расставался с рабочими тетрадями, в которых трудился над «Онегиным». И мы имеем полное право предполагать, что с первой или второй тетрадью поэт  приезжал дважды в Бессарабию – в январе и в марте 1824 года. И первая и вторая масонские тетради хранили рукописи как «Онегина», так и «Цыган». Так что, с какой бы тетрадью поэт ни побывал тогда у нас, он мог работать и над романом в стихах, и над поэмой.

   И мы с радостью отмечаем в этом году 200 лет  как «Письму Татьяны к Онегину», так и третьей главе романа, которая была закончена уже в Михайловском 2 октября 1824 года.

…Но наконец она вздохнула
И встала со скамьи своей;
Пошла, но только повернула
В аллею, прямо перед ней,
Блистая взорами, Евгений
Стоит подобно грозной тени,
И, как огнем обожжена,
Остановилася она.
Но следствия нежданной встречи
Сегодня, милые друзья,
Пересказать не в силах я;
Мне должно после долгой речи
И погулять и отдохнуть:
Докончу после как-нибудь.

   Пушкин находился в Кишиневе по приглашению вице-губернатора Ф. Ф. Вигеля. С ним посещал своих знакомых – Инзова, Алексеева, семейства Ралли, Стамо и Варфоломея, Калипсо Полихрони, военных топографов и многих других. С улыбкой бродил он с кишиневскими друзьями по городскому саду, в котором ему показали Аллею Пушкина, называемую так всеми с лета 1823 года, после отъезда поэта в Одессу. А 27 марта поэт отбыл из Кишинева в сопровождении Лугинина. Они простились уже в Тирасполе.

   Пока Пушкин бродил по Кишиневу, в Одессу прибыли посылки от П. А. Вяземского. Вскрыв их, поэт пришел в неописуемый восторг. Издан «Бахчисарайский фонтан»!.. «Сейчас возвратился из Кишинева и нахожу письма, посылки и “Бахчисарай”. Не знаю, как тебя благодарить; “Разговор” прелесть, как мысли, так и блистательный образ их выражения. Суждения неоспоримы. Слог твой чудесно шагнул вперед…».

   Это письмо подтверждает, что в 2024 году исполняется 200 лет со дня издания поэмы «Бахчисарайский фонтан». Поэма была начата в Кишиневе знаменитой «Бессарабской весной» 1821 года. Она была в основном написана в Кишиневе – до отъезда поэта в Одессу в 1823 году. 4 ноября 1823 года поэт отправил ее П. А. Вяземскому для печати. Но Вяземский опубликовал ее только 10 марта 1824 года с приложением статьи «Разговор между издателем и классиком с Выборгской стороны или с Васильевского острова».

«Цыганы шумною толпой по Бессарабии кочуют…»

   200 лет назад поэма была начата в Одессе, с нею Пушкин приезжал в Кишинев, а закончил ее в Михайловском – 10 октября 1824 года. Еще в конце 1823-го он получил письмо от семейства Ралли, где ему сообщалось, что красавицу Земфиру зарезал молодой цыган из ревности. Уже в первых числах января 1824 года Пушкин набросал план поэмы. Тут было все – и знание цыган в окрестностях Кишинева, с которыми поэт бродил по окрестным молдавским селам, и поездка в Долну, посещение могилы Мариулы, деревни лесных цыган, табора, и увлечение Земфирой, и древние легенды. Блистательная поэма давно уже признана во всем мире как выдающееся произведение, открывшее новое направление в развитии мировой литературы.

…Волшебной силой песнопенья
В туманной памяти моей
Так оживляются виденья
То светлых, то печальных дней.
В стране, где долго, долго брани
Ужасный гул не умолкал,
Где повелительные грани
Стамбулу русский указал,
Где старый наш орел двуглавый
Еще шумит минувшей славой,
Встречал я посреди степей
Над рубежами древних станов
Телеги мирные цыганов,
Смиренной вольности детей.
За их ленивыми толпами
В пустынях часто я бродил,
Простую пищу их делил
И засыпал пред их огнями.
В походах медленных любил
Их песен радостные гулы –
И долго милой Мариулы
Я имя нежное твердил.

Но счастья нет и между вами,
Природы бедные сыны!..
И под издранными шатрами
Живут мучительные сны,
И ваши сени кочевые
В пустынях не спаслись от бед,
И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет.

   Восхищенный «Цыганами», П. А. Вяземский писал: «Пушкин совершил многое, но совершить может еще более. Он это должен чувствовать, и мы в этом убеждены за него. Он, конечно, далеко за собою оставил берега и сверстников своих, но все еще предстоят ему новые испытания сил своих; он может еще плыть далее в глубь и полноводие».

    «Цыганы» стали «первой любовью» Проспера Мериме. Уже в 1849 году, 31 августа, он писал к С. А. Соболевскому: «В конечном счете верхом гениальности и мастерства мне кажутся “Цыганы”». Мериме, один из первых, кто  поставил Пушкина в ряд величайших художников всех времен и народов.

320 лет назад на молдавской земле крещен прадед Пушкина

    Согласно «распросным», 13 ноября 1704 года в Посольский приказ в Москве, по проезжим листам русского посла в Константинополе П. А. Толстого и киевского губернатора  А. А. Гулица, явились приезжий из Царьграда сербянин, венециянина Савы Рагузинского челядник, Андрей Васильев да товарищ его Констянтин Янов. 

    В распросе Васильева сказано, что его господин Сава Рагузинский взял у посла Петра Толстого проезжий лист  и отпустил Андрея из Царьграда в августе 1704 года «сухим путем через Волоскую  землю и послал с ним к Москве трех человек арапов, молодых робят».  Сава приказал тех арапов «объявить переводчику  Московского приказа Николаю Спофарию: он ведает, кому те арапы надлежат».  Васильев привез  арапов «в всякой целости» и стал с ними в Москве, в Богоявленском монастыре.  Сам же Сава «тогож дня» хотел ехать «водяным путем к Азову». В последних числах августа Васильев, уже в Яссах, объехал посланного в Царьград из приказа толмача Кирила Македонского. Как Андрей с арапами приехал в Яссы, «тамошней де волоской господарь, уведав об нем и о тех арапах, его, Андрея, тотчас из Яс выслал с теми арапами на загородный двор, на котором живет человек его господарской, от Яс с милю, в деревне Татарам, для того что де в то время в Ясах в приезде были из розных мест для своих потреб многие турки. И естли б де он, господарь воложской, над ним так не помилосердствовал, и его б де, Андрея, с теми арапами турки поимали, понеже турки в вывозе из Турского государства в иные страны зело присмотривы и осторожны. И из тех арапов 2 человека, один крещеной Аврам, а другой некрещеной Абдул, оба они братья родные, отосланы на двор к боярину Федору Алексеевичу (Головину), а третий арап по письму посла Петра Толстого отдан в дом его посольский».

   13 ноября человек Савин доставил арапчиков в Москву, о чем Спафарий докладывал Головину: «И я из тех трех выбрал двух, которые лучше и искуснее, родных братьев, и отдал их в пречестном доме вашем пречестной госпоже матушке вашей и детем вашим благороднейшим. А третьего, который поплошее, оставил Петру Андреевичу, потому что так писал ко мне и господин Сава, да и человек его сказал, что тот негоден. Меньшей, именем Аврам, крещен от племянника господаря мултянского, а большой еще в бесурманстве». 

   8-летний Абрам Ганнибал, 320 лет назад, был крещен племянником мултянского господаря Константина Брынковяну (1654-1714) по пути в Москву. Это могло быть в Бухаресте – в конце июля-августе,  или, что вернее всего, в Яссах – в конце августа-сентябре. Но только не 9 октября 1704 года, как предполагалось пушкинистами ранее, поскольку  Гулиц указал, что 8 октября 1704 года Аврам крещеный был уже в Киеве.

На снимках:

1. Прибытие Пушкина в Кишинев.

2. Пушкин на  базаре.

3. Поэт слушает рассказы старого цыгана.

4. Из родословной Пушкиных и Ганнибалов.

5. «Домик Пушкина» – мемориальная часть музея.

6. Памятник поэту в городском саду.

Виктор Кушниренко, пушкинист Новости на Блoкнoт-Молдова