На волне воспоминаний Там, где молчит ковыль (Памяти Василия Шукшина)

        Люблю ковыль с детства. Поднимусь на холм, уснувший над родным селом. Прилягу в ковыль, расцвеченный полевыми цветами. И мечтаю.

   О чем мечтаю? – О полете. О свободном полете над родным селом, над широкой долиной с речкой Бык, прилегшей у подножия моего села, над холмами, окружившими родные пенаты, и далее, за горизонты – над страной, над всем миром.

   Ковыль чуть-чуть клонится ко мне. И молчит. Он всегда хочет поведать мне какую-то древнюю притчу. Но почему-то молчит.

    С годами его молчание все ближе и понятнее. Но, может быть, мне так только кажется. Может, его молчание вечно. И вся его прелесть в том-то и состоит – в вековым молчании о чем-то тайном, несказанном.

    Под ритмичный стук колес поезд долго выбирается через широкую, безмятежную матушку-Волгу в южные степи. Тут настоящий ад.

   Ни ветерка. Вокруг бескрайняя раскаленная степь. В купе душно. За окном высокие трубы с разноцветными дымами. Они огромными столбами уходят ввысь. Неба над ними не видно. Где это мы?

    Я стою у верхней полки. На ней, прикрыв голубые глаза, дремлет моя новая подруга. Тонкий, выцветший халатик едва прикрывает обворожительную красоту этой непостижимой блондинки.

     Мы почти не говорим. За нас, без конца, тараторит ее подруга-еврейка, которая, как и я, из Кишинева.

    Почему она все время молчит? Молодая, умная, красивая… Но между нами какое-то напряжение. И я не пойму – какое и почему. Она мне нравится. Но я ни разу не почувствовал с ее стороны близости, влюбленности, нежности. Всегда на каком-то душевном расстоянии от меня. Почему?.. Молчит.

    Летом я проверял студотряды университета, трудившиеся между Кзыл-Ордой и космодромом «Байконур». Комары Кызыл-кума искусали меня. Да так сильно, что с почерневшими укусами я сел в новый поезд, пугая пассажиров, и помчался на Алтай по горящей турпутевке.

   Группа уже отбыла из Бийска. На теплоходе поднялась по Катуни до родных мест Василия Шукшина. А затем, на автобусе, прибыла на Телецкое озеро – в Артыбаш. Вот там я и догнал свою группу.

   Я поднимался к озеру по Бие, с другой группой. Меня все время сопровождал Чуйский тракт, воспетый Шукшиным. Со стороны он казался то обычным, то грозным, неприступным.

    Поплавал в ледяных, но глубоких и таинственных водах Телецкого озера. Пересек это чистейшее многокилометровое озеро на мотоботе. Полакомился запеченным в глине хариусом. Поднялся на одну из горных вершин. Спустился. Ночевал в одном мешке с новой подругой. Но мы так и не сблизились. И меня уже тогда стали мучить вопросы. Почему? Что происходит? Отчего она так замкнута и далека от меня? А мне она нравилась…

    Не знаю почему, но все время кажется, что именно в том поезде я услышал, как по вагонам ползет шепот «Тут Шукшин… Он на съемках фильма с Сергеем Бондарчуком… А, говорят, он умер от жары здешней. И, правда, умереть можно. Жарища страшная…Нет, его убили».

    А, может, мне все нашептал сухой ковыль, обнаживший свои смертоносные жала и угрюмо склонившийся над степью.

   Правдой было то, что Шукшин, действительно, находился тогда в тех же местах – на съемках фильма «Они сражались за Родину». Шукшин играл Петра Лопатина.

   После встречи киногруппы с Шолоховым, который настоял, чтобы снимали только в донских степях, как в романе, Бондарчук с рвением настаивал на реалистичности событий.

   И съемки пришлись на самое жаркое время года. Так появились бескрайняя выжженная степь, раскаленная каменистая почва, меловые холмы, отвесные склоны реки, постоянная пыль на поношенных гимнастерках. Их дополняли сохранившиеся со времен войны руины, окопы, воронки от снарядов и сами снаряды – патроны, гранаты, мины. Так образ нашей земли вошел в картину, символизируя одновременно родину, ее защитников и смерть.

    В этом образе, неожиданно и погиб Василий Шукшин. Его нашли мертвым в каюте теплохода «Дунай». Погиб таинственно…

    Наконец, я вернулся в Кишинев. Впечатлений было много. Они вошли в фотоочерки о Казахстане, Алтае. Но едва начались занятия в университете, только вышли очерки, как всех сразила неожиданная, но настоящая весть о гибели Шукшина в донских степях.

    В начале октября 1974 года материалов о жизни Шукшина, его сочинениях тогда еще не было. Но романы, рассказы писателя уже лежали на книжной полке моей небольшой студенческой библиотеки.

   Задолго до этой печальной вести начал писать сценарий многосерийного телефильма о жизни Пушкина. Многое читал. Узнал, что Шукшин сначала написал сценарий фильма «Степан Разин». Но в нем не было жизни, литературы. И тогда он засел за роман. А после этого создал новый полноценный сценарий. Вот только снимать фильм не разрешали. И Шукшин согласился на роль в фильме Бондарчука с условием, что сразу же получит право на съемки своего любимого героя – Разина. Не успел… А, может, не дали…

   Статья о Шукшине писалась с трудом. Надо было все обдумывать самому. Писал в тихом зале научной библиотеки университета, в пятиместной комнате общежития, где студенты праздновали возвращение в альма-матер, в парке. Наконец, статья вышла. Но тогда было много разговоров не о статье, а о Шукшине, о его загадочной смерти.

   Прошло несколько лет. Зимним морозным утром я отправился через всю Москву на Новодевичье кладбище – к Шукшину. На кладбище ни души. Каркают вороны. На одной из аллей, засыпанной глубоким снегом, нахожу могилу писателя. К ней ведет один-единственный след. Могила в цветах. У деревянного креста портрет измученного судьбой Шукшина. Уверенный, но трагический взор. Пожилая женщина, тепло одетая, вся в черном, наклонилась над могилой и бережно сбивает примерзшие снежинки с портрета. Она что-то шепчет…

   Потом мне сказали, что это мать писателя. Она часто приходила на его могилу. А, может, сестра?.. А, может, просто пожилая женщина.

   За ее спиной невысокие, оголенные, черные кусты. На них огненным светом сияют гроздья калины, пионерские галстуки.

   Лидия Шукшина вспоминала, как она впервые с мужем появилась на этом кладбище. Шукшин тогда, почему-то здесь, искал могилу Сергея Есенина.

       – Выходим с кладбища. Вася молчит. И вдруг заговорил глухо, смиренно:          

     – Случится что со мной, не похоронят меня здесь.

     А я без всякой побочной мысли брякнула:

     – Нет, Вася, я похороню.

     – Ну, смотри...

     Как у меня вырвались такие страшные пророческие слова, не знаю. Видно, Господу нужно было вложить их в мои уста.

   Иду к безлюдному выходу. Над Новодевичьим кладбищем, над Воробьевыми горами, над Москвой засияло солнце. Оно озаряет весь небосвод нашей необъятной родины. Оно озаряет и Алтай, и Чуйский тракт, и Бийск, и Катунь с Бией, и Сростки. И ту гору над селом, где задумавшись о наших судьбах, о родине, сидит босоногий русский гений Василий Шукшин.

   А по весне снова зацвел ковыль. Он, по-прежнему, молчит. Но его серебристые волны, расцвеченные пестрыми полевыми цветами, свободно кочуют по степным просторам от Прута, Днестра и Дона до Оби с Бией и Катунью, до Амура и Тихого океана, не ведая ни границ, ни запретов. Так он следует самому древнему и самому главному завету предков – жить и быть свободными.

    P. S. В конце сентября 2025 года состоялось заседание оргкомитета по празднованию 100-летия со дня рождения писателя, режиссера и актера Василия Шукшина, которое отметят в 2029 году. Министр культуры РФ Ольга Любимова сообщила, что по всей России будет проведено более 60 крупных мероприятий – научные, издательские и выставочные проекты, а также культурно-просветительские акции, кинопоказы, конкурсы и фестивали…

Виктор Кушниренко, пушкинист, историк литературы

Блокнот Молдова» предлагает подписаться на наш телеграм-канал https://t.me/bloknotmd - все новости в одном месте.